Поклонники Сильвии

– Сладкое сливочное масло! У моей мамы все по старинке. Думает, если она ест сладкое сливочное масло, то и все остальные должны его есть в наши дни! В этом смысле! – продолжала Молли, еще больше раздражая Сильвию: она словно в насмешку повторила ее слова. – В каком? Интересно, о чем это ты? Разве я что-то сказала про замужество? Чего ты так покраснела и сконфузилась из-за своего кузена Филиппа? Но, как говорит Брантон, если шляпа тебе подходит, носи ее. И хорошо, что он придет сегодня. Поскольку сама я теперь женщина замужняя, хоть посмотрю, как другие милуются; а твое лицо, Сильвия, выдает мне секрет, о котором я немного догадывалась еще до своей свадьбы.

Сильвия втайне решила без нужды больше ни словом не упоминать о Филиппе. Теперь она и сама удивлялась, как ей вообще могла нравиться Молли, и уж тем более как она могла с ней дружить. Стол был накрыт, и оставалось только немного покритиковать сервировку.

Бесси была вне себя от восхищения.

– Смотри, Молли! – воскликнула она. – Поди, в Ньюкасле ты нигде не видела столько еды в одном месте; тут, наверно, больше полцентнера мяса будет, не считая пирогов и крема. Я два дня не ужинала, думая об этом – всю голову изломала; но теперь как гора с плеч – смотри, красота какая. Я велела маме не заходить, пока мы все не расставим, а вот теперь пойду ее приведу.

Бесси выбежала в столовую.

– Для деревни сойдет, – бросила Молли одобрительно-снисходительным тоном. – Жаль, что я не догадалась привезти пару зверушек из бисквита со смородинками вместо глаз. Они бы украсили стол.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Бесси, улыбающаяся и раскрасневшаяся от гордости и удовольствия. Следом, приглаживая на себе передник, ступала на цыпочках ее мать.

– Ой, дочка, складно-то как! – приглушенным до шепота голосом выдохнула она. – Только ты на людях не особо восторгайся, пусть думают, что у нас так всегда. Если кто-то похвалит стол, не прыгай от радости, скажи, что у нас бывает и лучше. Это подстегнет их аппетит, и люди будут относиться к нам с большим уважением. Сильви, я так благодарна, что ты пришла пораньше и помогла девочкам, но сейчас иди в столовую. Гости собираются, и твой кузен уже про тебя спрашивал.

Молли пихнула ее локтем, отчего лицо Сильвии запылало от негодования и смущения. Она поняла, что подруга уже начала пристально следить за каждым ее шагом, приводя в исполнение свою угрозу, ибо Молли подошла к мужу, что-то шепнула ему, и тот фыркнул от смеха, а потом весь вечер Сильвия чувствовала на себе его многозначительный взгляд. Не сказав Филиппу и двух слов, сделав вид, что не заметила его протянутой руки, она скользнула мимо кузена в угол у очага и попыталась спрятаться за широкой спиной фермера Корни, который и не думал покидать свое привычное место ради молодежи, что явилась в его дом, да и ради стариков тоже, если уж на то пошло. Это был его домашний престол, и он, подобно королю Георгу в Сент-Джеймсском дворце, не имел намерений отрекаться от него в пользу какого-нибудь гостя. Но он был рад друзьям и свое почтение им засвидетельствовал необычным образом – в будний день побрился и надел воскресный сюртук. Жена и дети общими силами тщетно убеждали его произвести более радикальные перемены в своем платье; на все их доводы он отвечал, качая головой:

– Тех, кто не желает видеть меня в моих рабочих штанах и жилете, я здесь не держу.

В тот день это было самое длинное его предложение, но он повторил его несколько раз. Фермер Корни ничего не имел против молодого поколения, посетившего его дом, но эти люди были «не его поля ягода», как он говорил себе, и он не считал себя обязанным их развлекать. Это он предоставил своей суетливой супруге, разодетой и улыбчивой, а также дочерям и зятю. Его гостеприимство выражалось в том, что он сидел спокойно и курил; когда приходил очередной гость, он на мгновение вынимал трубку изо рта, дружелюбно кивал ему, не утруждая себя речами, и снова принимался курить, с еще большим наслаждением попыхивая трубкой, словно наверстывал упущенное за ту минуту, на которую его отвлекли. Себе под нос он бурчал:

– Ох уж эти молодые балбесы, больше о девицах думают, чем о табаке. Скоро и сами поймут, как они ошибались. Придет время, поймут.

Около восьми часов вечера фермер Корни отправился спать, степенно поднимая по лестнице свое тело массой двенадцать стоунов[61]. Но прежде распорядился, чтобы жена принесла ему наверх два фунта пряной говядины и кружку горячего крепкого грога. Правда, в начале вечера он служил надежной ширмой для Сильвии, и, поскольку старик к ней благоволил, он даже пару раз с ней заговорил.

– Твой папа курит?

– Да, – ответила Сильвия.

– Дай-ка мне табакерку, дочка.

И это был весь разговор, что произошел между ней и ее ближайшим соседом за первые четверть часа, как она вышла к гостям.