Поклонники Сильвии

У Филиппа поднялось настроение, он жаждал подойти к ней и сказать, что одобряет ее поведение. Увы, Филипп! Сильвия, девушка хоть и необычайно скромная, жеманницей не была. Она выросла в простой крестьянской семье и в случае с любым другим мужчиной, за исключением, возможно, самого Филиппа, притворно чмокнула бы в руку или щеку временного «подсвечника», задумываясь о том не больше, чем наши прародительницы из куда более высоких слоев общества, оказавшиеся в подобной ситуации. Кинрэйд чувствовал себя униженным из-за того, что его отвергли прилюдно, но более проницательный, чем неопытный в сердечных делах Филипп, он решил не отступать и дождаться своего часа. Он продолжал веселиться, словно поведение Сильвии его ничуть не задело и ему все равно, что она вышла из игры. А она, видя, как другие совершенно спокойно выполняют подобные задания, ругала и почти ненавидела себя за то, что спасовала, из-за своей непонятной стыдливости сочла невозможным сделать то, что ей было велено. Сильвии не давала покоя мысль, что она сидит одиноко, не принимая участия в веселье, что она выставила себя на посмешище, и ее глаза наполнялись слезами, которых, как ей казалось, никто не видит. Опасаясь, как бы кто не заметил, что она плачет, когда в игре наступит перерыв, Сильвия тайком, за спинами играющих, пробралась в большую комнату, где она помогала накрывать на стол, с намерением умыться и выпить воды. В ту же минуту и Чарли Кинрэйд, душа компании, исчез из круга, а вскоре вернулся с выражением удовлетворения на лице, понятного тем, кто наблюдал за его игрой. А вот от внимания Филиппа все это ускользнуло: находясь в самом эпицентре неумолчного гвалта и всеобщей беготни, он не догадывался, что Сильвия покидала комнату, пока та не вернулась примерно через четверть часа. Выглядела она милее, чем когда-либо: лицо сияет, взор потуплен, волосы аккуратно подвязаны коричневой лентой вместо той, что у нее конфисковали. Видимо, она не хотела, чтобы ее временное отсутствие было замечено, потому крадучись, бесшумно прошла за расшалившимися парнями и девушками; притом, освежившаяся, опрятная, сдержанная, она являла собой столь разительный контраст с ними, что оба – и Кинрэйд, и Филипп – не могли оторвать от нее глаз. Только первый в душе праздновал победу, что позволяло ему предаваться веселью якобы с самозабвением; а вот Филипп, выйдя из толпы, подошел к Сильвии, безмолвно стоявшей подле миссис Корни. Та, подбоченившись, хохотала над проделками забавляющейся молодежи. Сильвия чуть вздрогнула, когда Филипп обратился к ней. Посмотрев на него, она тут же отвела взгляд в сторону и отвечала ему коротко, но с необычайной мягкостью. А он лишь спросил, когда он может проводить ее домой, и она, несколько удивленная тем, что нужно уходить, когда вечер еще только начался, промолвила:

– Домой? Не знаю! Новый год ведь!

– Да, но мама твоя не ляжет спать, пока ты не вернешься, Сильви!

Однако миссис Корни, услышав вопрос Филиппа, стала его всячески упрекать:

– Уйти домой! Не встретить Новый год! Какие дома могут быть дела в ближайшие шесть часов? Разве в небе не светит луна? Можно подумать, такие праздники каждый день случаются. Как можно разбивать компанию до наступления Нового года? А как же ужин? Пряная говядина, что засаливалась с Мартынова дня, окорока, сладкие пирожки и все такое… чего там только нет. А если они оскорбились тем, что хозяин пошел спать и своим ранним уходом намекает, что не рад гостям, так он позже восьми даже ради короля Георга не ляжет, и он сам им это подтвердит, пусть поднимутся и спросят его самого. Да-да, конечно, хорошо, если дочь рядом, когда болеешь, потому она больше слова не скажет, а поторопится с ужином.

Загоревшись этой идеей, миссис Корни не собиралась по доброй воле отпускать домой кого-либо из гостей прежде, чем те отдадут должное ее приготовлениям, и, резко прервав свою речь, она поспешила прочь, оставив Сильвию с Филиппом вдвоем.

У него участилось сердцебиение; никогда еще его чувство к ней не было столь сильно или столь явственно, как после ее отказа поцеловать «подсвечник». Только он хотел заговорить, намереваясь сказать ей что-нибудь нежное и ласковое, как к ним подкатилось деревянное блюдо, что использовали в игре, и упало прямо между ними. Все пересаживались со стула на стул, и, когда кутерьма улеглась, оказалось, что Сильвия сидит на некотором удалении от Филиппа, а он стоит за пределами круга, словно не участвует в развлечении. В действительности Сильвия невзначай заняла его место в игре, а он остался зрителем, да еще и невольно подслушал разговор, не предназначенный для его ушей. Филипп был прижат к стене возле больших напольных часов. Их круглый циферблат, похожий на лик улыбающейся луны, составлял нелепый контраст с его вытянутым, бледным, угрюмым лицом, находившимся примерно на том же уровне от присыпанного песком пола. Перед ним сидели Молли Брантон и одна из ее сестер. Склонив друг к другу головы, они увлеченно болтали, забыв про игру. До Филиппа долетел обрывок их беседы.