Поклонники Сильвии

– Кстати, Эстер, не знаешь, куда делась упаковка с лучшими шелковыми платками? Я уверен, их оставалось четыре перед моим отъездом в Сандсенд[74]; а сегодня заходил Марк Олдерсон, хотел купить один, а я нигде не смог найти.

– Сегодня я продала последний платок, тому моряку, гарпунщику, который оказал сопротивление вербовщикам тогда же, когда убили беднягу Дарли. Он купил платок и три ярда той розовой ленты с черными и желтыми крестиками, которую Филипп терпеть не может. У Филиппа в журнале все это записано, пусть посмотрит.

– Он опять здесь? – удивился Филипп. – Я не видел. Что привело его сюда? Здесь его никто не ждет.

– В магазине было много народу, – объяснила Эстер, – но он хотел купить только этот платок, так что долго не задержался. Быстренько купил платок и, уже на выходе заметив ленту, вернулся за ней. Ты как раз обслуживал Мэри Дарби, и вокруг тебя было много покупателей.

– Жаль, что я его не видел, – произнес Кулсон. – А то бы сказал ему пару ласковых да таким взглядом одарил, что он не забыл бы его ни в какой спешке.

– Вот те раз! Что случилось? – спросил Филипп, изумленный необычным поведением Уильяма и в то же время обрадованный, что тот разделяет его чувства к Кинрэйду. Лицо Кулсона побледнело от гнева, несколько мгновений он колебался, словно решал, стоит ли отвечать.

– Случилось! – наконец зло бросил он. – А случилось вот что: больше двух лет он ухаживал за моей сестрой, а по мне так лучше и краше девушки было не сыскать. А потом мой господин увидел другую девицу, и та ему больше приглянулась. – Уильям едва не задыхался, силясь подавить свою ярость. – И с ней он поступил так же, как я слышал.

– А что стало с твоей сестрой? – осведомился Филипп с живым интересом.

– Через полгода она умерла, – отвечал Уильям. – Причем простила его, но это выше моего разумения. Я сразу подумал, что это он, когда услышал про Дарли; Кинрэйд, да еще из Ньюкасла, куда Энни была отдана в обучение. Я навел справки: точно, он и есть. Но больше я ни слова о нем не скажу – не хочу Бога гневить, да и не стоит он того.

Из уважения к товарищу Филипп воздержался от дальнейших расспросов, хотя его распирало любопытство. Вдвоем с Кулсоном они в суровом молчании продолжали доделывать свою работу. У каждого из них были свои причины недолюбливать Кинрэйда за ветреность, но в принципе это его греховное качество вообще не находило понимания у двух серьезных, степенных молодых людей. При всех их недостатках в сердце каждого из них жили верность и постоянство, да и разве не свойственно нам порицать пороки других? Филипп жалел, что уже поздно и он не может прямо сейчас отправиться к Сильвии, чтобы присматривать за ней в отсутствие матери. Тогда, может быть, он нашел бы способ как-то ее предостеречь. Но поступи он так, его предостережение все равно бы запоздало: это все равно что запереть конюшню после того, как из нее увели лошадь. Ибо Кинрэйд прямо из магазина направил свои стопы на ферму Хейтерсбэнк. Он приехал в Монксхейвен только сегодня днем и с единственной целью – еще раз увидеться с Сильвией перед тем, как приступить к обязанностям гарпунщика на «Урании», китобойном судне, которое отплывало из Норт-Шилдса утром в четверг. А сегодня был понедельник.