Поклонники Сильвии

Сильвия сидела в столовой, спиной к вытянутому в ширину низкому окну, чтобы скудный предвечерний свет падал на ее рукоделие, давая возможность работать. Рядом на круглом маленьком столике стояла корзина с дырявыми чулками отца; один, который она чинила, лежал на ее левой руке. Но время от времени она надолго замирала с иголкой в руках и смотрела на огонь. Хотя пламя, очень неяркое, почти не колыхалось, чтобы в нем можно было разглядеть какие-то образы. Огонь до вечера был «прибран» – укрыт черными угольями, над которыми на крюке висел такой же черный чайник. В кухне Долли Рид, помогавшая Сильвии в отсутствие матери, чистила оловянную посуду, бидоны и ведра для молока, затянув заунывную песенку, какую и приличествовало петь вдове. Наверно, производимые ею шумы и помешали Сильвии расслышать приближающиеся шаги, быстро спускавшиеся по склону; по крайней мере, она вздрогнула и резко вскочила на ноги, увидев, как кто-то вошел в незапертую дверь. Вообще-то странно, что она так переполошилась, ведь именно этот внезапно явившийся гость занимал все ее мысли в долгие паузы за починкой чулок. Вот уже много дней и ночей Чарли Кинрэйд и судьба безумной Нэнси были объектами ее грез. А теперь он стоял перед ней, великолепный, красивый и лишь чуть-чуть робея из-за того, что не знал, как воспримут его приход. И будь Сильвия повнимательней, она уловила бы чарующие нотки в его приветствии, которые придала его голосу застенчивость. Но Сильвия слишком испугалась самой себя, слишком боялась выдать свои чувства и то, что в его отсутствие она думала о нем, и потому оказала гарпунщику сдержанно-холодный прием. Она не кинулась ему навстречу, покраснела до корней волос, но этого при скудном свете Кинрэйд заметить не мог; к тому же ее пробрала столь неуемная дрожь, что она засомневалась в своей способности удержаться на ногах; однако трепет ее тоже был скрыт от его взора. Сильвии хотелось бы знать, помнит ли он их поцелуй на праздновании Нового года и слова, произнесенные в маслодельне на следующий день, а также интонации и взгляды, коими они сопровождались. Но она только сказала:

– Не ожидала увидеть тебя. Думала, ты уже давно в море.

– Разве я не обещал, что приду? – Чарли по-прежнему стоял с картузом в руке, ждал, когда ему предложат сесть, но Сильвия, от растерянности забыв озвучить приглашение, притворилась, будто старательно штопает чулок, что был у нее в руках.

Однако ни он, ни она не могли долго оставаться в бездействии и молчании. Сильвия чувствовала на себе его взгляд, следивший за каждым ее движением, и оттого и в лице ее и в манерах все сильнее отражалось замешательство. Кинрэйд немного опешил от такого нерадушного приема, но поначалу не мог решить, следует ли расценивать столь разительную перемену в ее поведении по сравнению с их прошлой встречей как благоприятный знак или наоборот. Вскоре, на его счастье, беря со стола ножницы, Сильвия нечаянно задела рукой край корзинки с принадлежностями для шитья, и та опрокинулась на пол. Она нагнулась, подбирая выпавшие чулки и клубок шерсти. Чарли бросился ей помогать, и, когда они оба выпрямились, он уже крепко держал ее за руку, а она, отворотив от него лицо, чуть не плакала.

– Чем я тебе не угодил? – умоляющим тоном спросил Чарли. – Ты как будто забыла меня, а ведь мне казалось, мы поклялись всегда помнить друг друга. – Не получив ответа, он продолжал: – Сильвия Робсон, я думаю о тебе каждую секунду, и в Монксхейвен я приехал только для того, чтобы повидать тебя перед тем, как уйду в северные моря. Еще двух часов не минуло, как я прибыл в Монксхейвен, не виделся еще ни со знакомыми, ни с родными, а ты даже поговорить со мной не хочешь.

– Я не знаю, что сказать, – едва слышно проронила девушка. Но потом усилием воли овладела собой, решив, что будет говорить с ним так, будто не поняла его намеков. Вскинув голову, она посмотрела ему в лицо и, высвободив из его ладони свою руку, отвечала: – Мама уехала погостить в Миддлхэм, а папа с Кестером в полях, но он скоро будет.

Чарли помолчал с минуту, потом произнес: