Покой

Мюмтаз тоже поначалу испытывал такое отношение. Но в тот миг, когда губы Нуран оказались у его уха и когда он услышал ее голос, изменившийся от желания, так близко, все поменялось. С того момента заработала его фантазия. Огромный удивительный станок фантазии каждое мгновение выбрасывал в его воображение множество образов молодой женщины. Это была работа его тела, которая заключалась в том, чтобы обрести себя в состоянии бунта, растерянности или же в состоянии нового физического устройства и равновесия.

Сейчас дыхание Нуран пробудило в жилах молодого человека жаркую, ароматную весну и желание; жажда жизни, словно стая измученных жаждой животных, которая в полуденный зной стремится к прохладному источнику, понеслась стремительной рекой из его сердца к ней, его возлюбленной.

Тайные черви, о существовании которых мы даже не догадываемся, хранители тайны мироздания, внезапно зашевелились. Мюмтаз, эта капелька бытия, сейчас чувствовал себя широким, бескрайним морем, как Вселенная. Свое бытие он обнаружил благодаря бытию Нуран. Он жил во вселенной, созданной из мириад зеркал, и в каждом из них он видел лицо Нуран, которое было и его вторым лицом. Все: деревья, вода, свет, ветер, деревни на Босфоре, старые сказки, книга, которую он читал, дорога, по которой он гулял, друг, с которым он разговаривал, голубь, пролетевший над головой, летние цикады, голоса которых он слышал и о которых он не знал ничего, ни их размера, ни их цвета, ни их судьбы, — все это было от Нуран. Все принадлежало ей. Короче говоря, он находился под властью чар, созданных его телом и воображением. Ибо потрясающее и полное богатств создание, которое зовется женщиной с ее совершенно иной, но всеобъемлющей природой, за одно мгновение вместило в него через ухо жар своего существа.

Ночь он провел в удивительных грезах. Он женится на Нуран. Такую любовь нельзя поручать случаю. Он купит новую мебель в дом. Он найдет множество вариантов заработка. Глаза его закрылись только тогда, когда он заканчивал длительное путешествие по Европе, как раз на любовании красотой норвежского фьорда. Были ли они в настоящей Норвегии? Или где-то в другой части земного шара? Потом ему приснилось, что они плывут мимо Анатолийской крепости, и, вздрогнув от неуверенности, он проснулся. А после этого вновь провалился в сон, ему все время теперь снились такие сны, в которых он терял себя. Лицо молодой женщины, ее улыбка, ее неясный образ, сохранившийся в его памяти, то и дело встревали в беспорядочные видения начавшегося сна, и тогда Мюмтаз, вздрогнув, просыпался, а затем с того места, на котором уснул, вновь погружался в свои фантазии. Так он провел ночь, прожив любовную историю параллельно собственной жизни.

Иногда ему не лежалось, и тогда он вставал, принимался расхаживать по комнате, выкуривал сигарету, перечитывал страницу-другую какой-то книги. Потом вновь ложился, пытался уснуть. А потом начиналась новая фантазия, с уверенностью прерывая течение так и не осознанного им сна; Нуран внезапно вырывалась из зеркала в прихожей на нижнем этаже, и даже слива в саду внезапно принимала ее форму, или он встречал ее в одной из комнат дома, где прошло его детство, и, когда лицо ее приобретало определенность, он обнаруживал себя в кровати проснувшимся, с единственной мыслью: «Она завтра придет».

Прежде Мюмтазу было едва знакомо волшебное слово «завтра». Его жизнь проходила только в сегодняшнем дне. Даже мысли о прошлом, так отравлявшие ему жизнь после серьезной болезни, которую он перенес в Галатасарайском лицее, теперь почти исчезли. В его душе сейчас царило единственное слово, и оно сияло как бриллиант. Завтра… Мюмтаз ощущал в себе такую космическую полноту, словно бы солнце, которому предстоит взойти завтра утром, превратилось внутри него в золотой зародыш, из которого в его теле вскоре родится сама вселенная и ее свет.

Завтра… То был удивительный волшебный порог. То была дверь, внезапно отворившаяся перед ним ровно к его двадцатисемилетию, и той ночью он лежал на ее пороге. Совершенно неудивительно, что он был столь взволнован. Ведь за той дверью была Нуран. Там были знакомые и незнакомые ему притягательные ее стороны, ее нежный голос, ее дружеская улыбка и другие ее милые черты, которые, если ей того хотелось, вливали в душу эликсир желания, полный томных переживаний, алый, словно кровь, обжигающий, словно огонь, таинственный, словно свет, что льется сквозь витражи старинных мечетей вместе с голосами хафизов. Там была жизнь, в скрытые области которой ему не терпелось войти, там была его собственная жизнь, которой предстояло соединиться с другой жизнью. Сколько ветров и сколько гор должны были слиться воедино, сколько вод и сколько рек, сколько печалей и сколько бесконечностей должны были стать единым целым.