Вот уже дня два-три капитан Уинтерботтом чувствовал себя необычайно усталым и разбитым. Дожди, похоже, не принесли долгожданной передышки. Десны у него еще больше побледнели, а ноги ужасно зябли. Вроде бы срок очередного приступа лихорадки еще не наступил, но все признаки были налицо. Конечно, болезнь его не страшила, как какого-нибудь новичка. Для старожила лихорадка была просто-напросто временным неудобством: заставляла несколько дней проваляться в постели, только и всего.
Тони Кларк воспринял это известие должным образом.
– Вам следует показаться врачу, – сказал он, зная, что именно такой реакции ожидают от новичка.
– Врачу? Бог ты мой! По поводу лихорадки? Нет, дружище. Беречься нужно, когда заболеваешь ею впервые. Бедняга Макмиллан не уберег себя, как я ни предупреждал его. Лихорадка трепала меня каждый год на протяжении десяти лет, а когда болеешь ею так часто, перестаешь обращать на нее внимание. Нет, нет, переменить на неделю обстановку – вот все, что мне нужно, и вы увидите: вернусь я в полном здравии. После поездки в Энугу всё как рукой снимет.
В административный центр он собирался ехать послезавтра. По вполне понятным причинам он хотел заняться назначением вождя в Умуаро до встречи с деятелями из главной штаб-квартиры. Завершить это дело за два оставшихся дня он, конечно, не успеет, но ему хотелось иметь все основания сказать, что он уже предпринял первые шаги. Будучи убежденным сторонником той точки зрения, что дом следует оставлять в образцовом порядке, если хочешь застать его таким же по возвращении, он написал подробнейшие инструкции для Тони Кларка. В них он черным по белому изложил программу своих дальнейших действий в связи с назначением верховного вождя. «Сегодня я отправил посыльных в Умуаро, чтобы вызвать сюда Эзеулу для предварительного обсуждения. После этого обсуждения я назначу соответствующую дату, когда ему будет вручен приказ о назначении верховным вождем в присутствии старейшин и
После того как он столь тщательно разработал план мероприятий, призванных облагодетельствовать Эзеулу, капитан Уинтерботтом, понятно, пришел в ярость, когда посланный вернулся с оскорбительным ответом от возомнившего о себе жреца-идолопоклонника. Своею властью судьи он немедленно подписал ордер на арест жреца и приказал двум полицейским завтра же с утра, не мешкая, отправиться в Умуаро и доставить упрямца в Окпери.
– Как только его приведут, – сказал он Кларку, – заприте его в арестантской. Я не желаю видеть его до возвращения из Энугу. Пусть это научит его хорошим манерам. Мои туземцы должны зарубить себе на носу, что с администрацией шутки плохи.
Может быть, причиной тому был яростный гнев капитана Уинтерботтома, может быть, прав был его слуга, назвавший иную причину, но только в то самое утро, когда двое полицейских отправились в Умуаро арестовывать Эзеулу, капитан Уинтерботтом внезапно слег и впал в беспамятство. В бреду он продолжал непрестанно повторять единственную связную фразу: «Ногам холодно – приложите к ним горячую грелку!» Его слуга нагрел воды, наполнил резиновую грелку и приложил ее к ногам хозяина. Уинтерботтом стал кричать, что грелка совсем холодная. Слуга налил в грелку кипятку, но и этого оказалось недостаточно. Через каждые несколько минут он менял воду, но капитан не переставал жаловаться. К тому времени, когда Тони Кларк (не умевший водить машину) отыскал Уэйда, чтобы вместе с ним отвезти капитана в его стареньком «Форде» в больницу, находившуюся в шести милях от Окпери, на ногах у того были сильные ожоги. Но обнаружилось это только на следующий день в больнице.
К изумлению и немалому смущению Кларка с Уэйдом, заведующая больницей доктор Мэри Севидж, врач-миссионер со строгим, неженственным обликом, разрыдалась и совсем потеряла голову, увидев внесенного капитана Уинтерботтома. «Том, Том», – причитала она и вообще вела себя так, будто утратила все свое врачебное искусство. Впрочем, паника владела ею недолго; вскоре она взяла себя в руки и стала хозяйкой положения. Однако ее замешательство оказалось достаточно продолжительным для того, чтобы не остаться незамеченным несколькими туземными сестрами и санитарами, которые разнесли слух об этом не только по больнице, но и по всей Нкисе – деревеньке, где находилась миссия. И в стенах больницы, и в деревне доктор Севидж была известна как Омесике, что означает Действующая Решительно, и от нее никак не ожидали, что она окажется способной расплакаться при виде больного, пусть даже это не кто иной, как капитан Уинтерботтом, которого здесь шутливо называли ее мужем.