– Можно сказать и так.
Питт увидел, как расширились глаза Каделла и как тот втянул сквозь зубы воздух.
– Понятно…
– Боюсь, что вы не понимаете, – поправил его Томас. – У него тоже ничего не требовали, кроме малозначащей посеребренной фляжки, не имеющей никакой цены. А ее потребовали, как свидетельство покорности, и ничего более. Просто символ сдачи на милость победителя – и всё.
– Тогда почему… почему он попал в газеты?
– Не знаю, – откровенно признался полицейский. – Мне кажется, что это предупреждение всем остальным, демонстрация силы… и наличия воли, чтобы ее использовать.
Лео сидел совершенно неподвижно, только его грудь поднималась и опускалась в такт неестественно медленному дыханию. Он не стал цепляться за край стола, но его пальцы были напряжены, и было видно, что это спокойствие дается ему дорогой ценой.
По коридору кто-то прошел, но вскоре звук шагов исчез вдалеке.
– Вы абсолютно правы, – произнес наконец дипломат. – Я не представляю, откуда вы об этом узнали… но, наверное, спрашивать бесполезно. То, в чем меня обвиняют… отвратительно, и это ложь от начала до конца. Однако я знаю, что существует масса людей, которые, преследуя свои собственные цели, с удовольствием поверят в это и разнесут по всему свету. Даже если я начну все отрицать, это только вызовет сомнения у тех, кому такая идея вообще бы никогда не пришла в голову. Я абсолютно бессилен.
– Но пока вас ни о чем не просили? – настаивал полицейский.
– Ни о чем. Не говорилось даже о свидетельстве покорности, как вы это называете.
– Благодарю вас за откровенность, мистер Каделл. А вы не можете описать, как выглядело письмо? Или, если оно у вас вдруг сохранилось, то не мог бы я на него взглянуть?
Чиновник отрицательно покачал головой.
– У меня его больше нет, но я его вам опишу. Буквы были вырезаны из газеты – скорее всего, из «Таймс» – и наклеены на чистый лист бумаги. Отправлено оно было из Сити.
– Всё как и у остальных, – кивнул суперинтендант. – Не могли бы вы сообщать мне, если получите еще письма, или о чем-то другом, что, по вашему мнению, может…
– Непременно, – Каделл встал и проводил Питта до двери.
Томас не был уверен, что эта новая жертва шантажиста готова с ним сотрудничать. Дипломат был человеком большой выдержки, хотя и сильно потрясенным последними событиями. В отличие от остальных, он так и не сказал суперинтенданту, в чем его, собственно, обвиняли. Наверное, обвинение было слишком личным и задело его слишком сильно…
Но ведь и Данрайт Уайт сказал о сути обвинения только Веспасии – Питту он ни в чем не признался бы.
Полицейский доехал в кебе до Уайтхолла[34]
и прошел прямо к Корнуоллису. Помощник комиссара сидел за столом, среди моря бумаг, и тщетно пытался что-то в них разыскать. Когда Томас вошел, шеф поднял на него глаза и, казалось, обрадовался, что его оторвали от поисков. На лице Джона ясно были видны следы усталости и напряжения. Глаза его были обведены красными кругами, кожа приобрела цвет пергамента, а на щеках и подбородке лежали темные тени.Суперинтендант почувствовал приступ жалости, и в нем стала подниматься волна гнева, вызванная собственной беспомощностью. Он понимал, что все, что он сейчас скажет Корнуоллису, только усугубит его состояние.
– Доброе утро, Питт. Ну, и какие новости? – спросил Джон, прежде чем дверь в кабинет закрылась. Он внимательно посмотрел в глаза полицейскому и понял, что ничего хорошего не случилось. Было видно, как он расслабился, но не от того, что услышал хорошие известия, а от того, что ожидать сегодня было больше нечего.
– Сегодня я говорил с Лео Каделлом из Форин-офис, – сказал Томас и сел, не дожидаясь приглашения. – Миссис Таннифер была права. – Он еще одна жертва. Обстоятельства все те же.
– Форин-офис? – вопросительно повторил помощник комиссара.
– Да, и у него тоже ничего не попросили, даже мелочей.
Корнуоллис наклонился над столом и провел рукой по лицу, от бровей вверх по лысому черепу.
– Итак, мы имеем помощника комиссара полиции, судью, важного чиновника в Хоум-офис[35]
, банкира из Сити, дипломата из МИДа и отставного генерала. Ну, и что же нас всех связывает, Питт? – Томас ясно увидел в глазах Джона отчаяние. – Я уже сломал голову над этой загадкой. Чего же от нас могут хотеть? Я навестил беднягу Стэнли…– Я тоже, – ответил суперинтендант, опускаясь глубже в кресло. – Он не смог добавить ничего полезного.
– Он ни в чем не отказывал шантажисту, – произнес Корнуоллис, еще сильнее наклонившись вперед. – У бедняги с самого начала не было ни единого шанса! Думаю, мы должны согласиться с тем, что его «разоблачение» было просто демонстрацией силы, призванной испугать всех нас… – Он остановился, ожидая реакции суперинтенданта, и, увидев, что тот не собирается возражать, продолжил: – Утром я получил второе письмо. Так же, как и большинство других. Оно было немного короче. В нем говорилось, что меня выгонят из всех моих клубов… их всего три, но я дорожу членством в них.
Помощник комиссара опустил глаза и посмотрел на разбросанные по столу бумаги, как будто ему было тяжело смотреть в глаза собеседнику.