Покойный просил цветов не приносить

— Авраам Линкольн родился, как известно, в 1809 году. Помните, в маленькой деревянной хижине лесоруба в Пенсильвании? — сказал я.

Однажды мы со Свеном жили в маленькой хижине у истоков Усты, и тогда…

— …Это был великий год. В том же самом году родились Гладстон и Теннисон.

Эрик часто говорил, что вообще в стихах не разбирается, но все же английская поэзия…

Нет, так нельзя. Что бы я ни говорил, что бы ни делал, о чем бы ни думал, мысли, как маленькие ручейки, сливались воедино, исчезая в мощном потоке воспоминаний под названием «Свен и Эрик».

— Ты позабыл о Дарвине, — сказал Уле.

Я вздрогнул. Ну да, я сижу на кафедре в 5-м «английском» классе и должен рассказать об Аврааме Линкольне и о Гражданской войне в Америке.

Представляю, какими долгими были паузы после каждой моей фразы. Уж если Уле, которого я не вызывал, заговорил сам… Обычно с ним такое не случалось.

И тут меня осенило: Уле хотел мне помочь. И, обведя взглядом класс, я увидел тридцать пар глаз, которые смотрели на меня без малейшего любопытства. Лица были просто озабоченными. К счастью, мои ученики не подозревали о том, что накануне умер Эрик и я просто считаю минуты до конца занятий, чтобы мчаться в больницу к Кристиану.

— Дарвин тоже родился в 1809 году, — сказал Уле. — По-моему, он был самым великим из всех.

— Извините меня, ребята, — обратился я к классу. — Не за то, что я забыл о Дарвине, а за то, что я сегодня такой рассеянный. Вы знаете, чем это вызвано, мы с вами говорили на эту тему. Надеюсь, скоро все пройдет и я опять смогу спокойно работать, иначе это было бы нехорошо с моей стороны.

Класс не ответил. Ребята отвернулись и стали смотреть в окно.

Я никогда не забуду этих ребят.

В течение пяти лет я видел их каждый день, кроме выходных и праздников. Они были заносчивыми и застенчивыми, обидчивыми и дерзкими. Но в трудную минуту они проявили такт и готовность помочь.

Они не ударят в грязь лицом, когда им придется держать экзамен в школе жизни.

Уле оторвал взгляд от окна.

— Может, мы придумаем что-нибудь, что тебя отвлечет, — сказал он. — Тебе вовсе не обязательно читать нам лекцию об Аврааме Линкольне. Про него легко выучить по книжке. Все, кто были уби…

Уле побагровел.

— Кха-кха, — закашлялись ребята и опять уставились в окно. Положение спасла малышка Осе с круглыми щечками.

— Давайте проведем дискуссию, — предложила она. — Темой будет тезис Уле «Дарвин более велик, чем Линкольн, Гладстон и Теннисон». По-моему, нельзя сравнивать двух государственных деятелей, поэта и ученого и говорить про одного из них, что он самый великий. Сначала надо выявить какое-то их общее свойство, только тогда и можно спорить, кто из них самый великий. Иначе я не понимаю, что Уле имеет в виду.

Она прекрасно изложила свою мысль.

— Олл райт, — сказал я. — Разберемся с Дарвином. Начинай ты, Уле.

Уле выскользнул из-за парты и выпрямился. Сегодня на нем был полосатый хлопчатобумажный свитер; джинсы с двумя узкими трубками штанин держались на самой нижней линии его узких бедер.

— Линкольн, Теннисон и Гладстон были люди способные, — сказал он. — А Дарвин… — Он помолчал, подыскивая слова. — Дарвин был явлением редким. Редким потому, что у него была своя идея…

Благослови тебя Бог, Уле. Ты сумел меня отвлечь. Не надолго, всего лишь на какой-нибудь скудный час школьного урока. И все же это помогло.

Кристиан в белом халате сидел за письменным столом у себя в кабинете.

Белый халат всегда внушает мне особое почтение. В почтении к белому халату Кристиана смешивались детский страх перед врачами и детский же страх перед старшим братом, который может тебе наподдать. Я смотрел на Кристиана, на две тесемки вокруг запястий, на стетоскоп, торчащий из его левого кармана, вообще на все, что стояло за словом «врач».

— Почему ты носишь стетоскоп в левом кармане? — спросил я.

— Удобней доставать его правой рукой.

— Странно. Револьвер, например, всегда носят на правом боку. Только вчера я был в «Сентруме» и смотрел вестерн. И в фильме револьвер у всех был справа.

— Вот уж не думал, что тебя потянет смотреть вестерн. Не в обиду тебе будь сказано, не хватит ли тебе того, что произошло в жизни?

— Вот именно что хватит, — сказал я. — Потому-то я и хотел отвлечься. Но сам понимаешь, надолго это помочь не могло.

— Не могло, — подтвердил Кристиан. С минуту он молча глядел на меня. — Что тебя так напугало, Мартин?

— Разве ты не понимаешь, — сказал я, — Эрик же умер так…

— Расскажи подробней.

Я рассказал как сумел.

— Ты, пожалуй, скажешь, что я спятил, — сказал я. — Но хочешь верь, хочешь нет, а вчера вечером, придя домой, я со всех сторон осмотрел проклятый орден. Не знаю, чего я искал — что острие булавки обмакнули в кураре или еще что-нибудь в этом роде.

— А почему ты думаешь, что Эрик не мог умереть естественной смертью?

— Не знаю… Наверно, у меня где-то под ложечкой притаился добрый старомодный страх. И теперь он вдруг ожил.