Поколение

Степан понимал, что и в писательстве, как и во всякой другой работе человека, есть предел сил, за которым наступают усталость и апатия. Он перечитал последнюю страницу и понял, что надо прекращать работу. Родник вычерпан, пошла мутная вода, и, чтобы дождаться чистой, надо подождать. Он выжат, как губка, и теперь необходимо напитать себя. Чем? Бежать к людям! Другого способа вернуть себя к работе он не знал.

Пахомов испытывал странное и уже знакомое чувство опустошенности. Он почти физически ощущал, что в нем будто освободилась какая-то емкость и ее надо заполнить. Человек, все время отдающий, не должен ощущать в себе пустоту.

Сложив рукопись и сунув ее в ящик стола, Пахомов все еще был там, на своем холодном Севере. Он даже ежился от немилосердной стужи и обжигающего колючего ветра, о, котором только что писал.

Степану вспомнился его приезд на промысел, сразу после того, как произошла та авария. Бригада, которой руководил покойный Савушкин, работала с отрядом ремонтников, доставленным на вертолетах с «материка». Они ликвидировали последствия выброса.

Тогда Пахомов впервые увидел Димку на Севере и для себя твердо решил: «Что бы отныне ни случилось с этим парнем, он на правильной жизненной стезе».

Могучие тракторы растаскивали изуродованные взрывом металлоконструкции буровой. В снежной круговерти метались огни фар, всполохи слепящих огней электросварки, слышался натужной рев дизельных моторов, отчаянные голоса людей и взрывной треск электросварки и автогена.

В этом ночном хаосе Пахомов с трудом разыскал среди сварщиков Димку Бурова. Запрокинув щиток, Димка ошалело смотрел на Степана Петровича и, стараясь пересилить шум надрывающихся моторов, что-то весело кричал Пахомову.

Таким и запомнил его Степан Петрович: большого, в пимах из собачьей шкуры, стоявшего на опрокинутой навзничь ферме, наполовину запорошенной снегом. Широкая брезентовая куртка, натянутая поверх полушубка, щиток на голове и шланг, идущий к режущему металл аппарату, который он держал в руках, придавали Димке вид пришельца из иных миров. Лицо обветренное, в рыжих пятнах, глаза воспаленные, но с веселой искрой в глубине. Димка снял рукавицу и торопливо сунул Степану теплую, жесткую, как брус дерева, руку…

Через полчаса Пахомов и Буров-младший сидели в балке́, где разместилась столовая нефтяников, и Димка, хлебая обжигающе горячий борщ, рассказывал Степану Петровичу, что вот такая «запальная работа» у них уже идет вторую неделю.

— Натворил дел этот Савушкин, — тяжело вздохнул Димка. — Мне через три часа на смену опять. Только три часа и могут ребята выдержать на таком морозе.

Степан Петрович пил горячее молоко с растопленным в нем сливочным маслом и слушал рассказ Димки о том, как «ребята пластаются на этом собачьем холоде круглые сутки».

— А дело двигается медленно, — простуженным голосом говорил Димка. — Приходится перекраивать все то, что тут раньше нагородили.

— Впредь умнее будете… — весело сказал Пахомов, но Димка так полыхнул на него красными, воспаленными глазами, что он отказался от своего шутливого тона.

Продолжали они беседу в спальном балке́. Димка, забравшись в постель, говорил Степану Петровичу:

— Знаете, получил письмо от Риммы. Сдурела девица. Едет сюда… Ну, как же она здесь? — И он развел руками, показывая этим жестом, что сюда никак нельзя ей ехать. А покрасневшие глаза выражали другое: в них были восторг и восхищение ее отчаянным поступком, они будто говорили: «Ее все равно не удержишь, она такая…»

— Конечно, здесь не мед. И не для женщин край, — помолчав, ответил Пахомов. — Но с другой стороны… Пока молодые, пока есть энергия на безоглядные поступки, надо дерзать. Надо дело делать, нарабатывать биографию…

Он посмотрел на притихшего Димку и умолк. Тот лежал с закрытыми глазами, выпростав из-под одеяла большие руки с въевшимися в них маслом и черными точками металла, с отметинами ожогов и ссадин. Это были руки рабочего человека. Пахомов собрался сказать об этом Димке, но увидел, что он спит, и Пахомов неслышно поднялся с неудобной трехногой табуретки и поправил край одеяла, свесившийся с постели.

«Нет, за этого парня теперь могут быть спокойны родители», — подумал Степан Петрович.

Эту встречу в пасти «черной дыры» с Димкой тоже в роман надо бы… Нужно пристальнее посмотреть на молодых в работе.

…Телефон был выключен в последние дни, и Пахомов будто выпал из «яростного и прекрасного мира». «Надо немедленно вписываться, даже ввинчиваться в суету сует», — посмеивался Пахомов над собою и включил сначала телевизор, а потом взялся за телефон.

Кому звонить?

Александру Ивановичу? Рассказать о том, что видел в его Владимирской области? Так он об этом и без него знает. Предложить ему выступить в газете? А согласится ли старик? Лучше к нему поехать. А сейчас надо позвонить Михаилу Бурову. Он теперь рядом… Какое же это счастье, когда есть друг, понимающий тебя, родная душа. В любую минуту можешь снять трубку и сказать: «Я еду к тебе!» или «Приезжай!».

9