Поколение

— Если часиков в шесть? — предложил Лозневой. — За день каждый все свои дела справит и…

— Давайте в три, — неожиданно шагнул вперед молчавший до этого Виктор. Он стоял немного в стороне, показывая всем своим видом, что не только не причастен к этой затее, но и осуждает ее.

— Правильно, — подхватили сразу несколько голосов. — Чего маяться. И будет это не ужин, а обед.

— Если так дело пойдет, — стараясь перекричать всех, вопил Грач, — твое мудрое предложение, Арсентий, примут и мы начнем с товарищеского завтрака. А завтра в местной газете появится коммюнике. Знатный механизатор величайшей в мире голубой магистрали Арсентий Макаров в честь своих друзей дал завтрак, который прошел в теплой, дружеской обстановке.

— Не говори, Грач, длинно, ибо жизнь коротка, — прервал его Виктор. — Если нет возражений, то в три часа, но при одном условии: каждый является как стеклышко. Тех, кто нарушит конвенцию, к высокому собранию не допускаем.

— Решение окончательное и обжалованию не подлежит, — дурачась, прохрипел Грач.

— Вот что, ребята, — начал Лозневой. — У меня просьба — не подводить. Быть людьми. Вы знаете, о чем я.

В ответ понимающе зашумели.

Вскоре около вездехода остались только Лозневой и Суханов. Глядя вслед газовикам, Лозневой тревожно спросил:

— До обеда выдержат?

— Если исходить из формулы Маркса, что свободное время — пространство человеческого развития, то должны выдержать. В этом городе можно сходить в баню, парикмахерскую и кино. Уйдет как раз полдня. На сем человеческое развитие закончится, и они потянутся в «Север»…

Лозневой откровенно расхохотался.

— Старик, я бы тебе за одно это глубокое исследование зачел твой кандидатский экзамен по политэкономии.

— А я, Олег Ваныч, за твой дюкер давно бы без защиты доктора присвоил.

— Ну вот, видишь, какие мы с тобой выдающиеся. А теперь, гений Суханов, давай подумаем, как помочь Миронову. Пока стоит погожая погода, надо немедленно подкинуть в его партию людей. Ночью, когда он мне сообщил об этом несчастии на пожаре, слезно просил людей.

— Сколько?

— Мне хотя бы человек пять, — подражая Миронову, ответил Лозневой. — И не только просил, но и обещал за неделю-полторы, если продержится погода, закончить все изыскания в сорок третьем квадрате. Представляешь? Мы целое лето на него жмем, а он все отнекивается. А тут вдруг сам говорит: смогу. А уж раз Миронов говорит — верить можно. Надо только дать ему этих людей, и он кровь из носа, а сделает.

— Раз так, обязательно надо, — подхватил Виктор. — Ведь тогда мы можем…

— Ты даже не представляешь, что мы можем, — прервал его Лозневой. — Мы зимой выдаем рабочие чертежи по этому злополучному сорок третьему и с весны открываем газовикам фронт работ сразу с двух сторон трассы. Здорово?

— Здорово!

— Через два дня лечу вертолетом в головную колонну. Мог бы договориться, чтобы забросили по пути наших людей к Миронову.

— Полечу я.

— Ты погоди, — остановил его Лозневой. — У тебя здесь дел не расхлебаешь. Надо кого-то другого.

— Если Миронов обещал за две недели окончить изыскания, то ехать надо мне. Я тогда с этими данными прямо к проектировщикам подамся.

— А без этого нельзя?

— Нельзя. Совесть не позволяет.

— Не позволяет? Эх, Виктор, домудришься ты, что махнет на тебя рукой Инна и будет права.

— Не махнет. У нас с ней железный уговор.

— Ну ладно, полетишь ты. А еще, — и, оборвав мысль, Лозневой добавил: — А что, если нам этих пареньков прихватить?

Заметив нерешительность на лице Виктора, Лозневой спросил:

— Думаешь, не подойдут?

— Да нет. Говорить с ними трудно. Все решает Грач. А парень он с большим норовом. Может заартачиться. Мы их немного обидели.

— Чем? — насторожился Лозневой.

— Они сварщики, а работают…

— Ну, знаешь, это тебе не завод, а стройка. Какая работа есть, ту и делаем. Все так. Найди подход. Не мне тебя учить.

— А если все-таки заартачатся? — колебался Виктор.

— Тогда придется просить у подводников.

— У них тоже сейчас горячка перед штурмом Ивделя. Механизаторов брать нельзя. Все на счету.

— Пусть дают. Мы же тебя им на целую зиму отдали, — одними глазами улыбнулся Лозневой.

День был настолько богат впечатлениями, что Вася Плотников, несмотря на усталость, не мог сразу уснуть. Он запустил руку под матрас, достал дневник, ручку-фонарик и начал писать.