«Какой сегодня был день! Начался он в четыре утра, сейчас первый час ночи, а ребята все еще колобродят, никак не угомонятся. Железнодорожники нас опередили. Кожа и кровь уже были не нужны, а нужен был компот. Принесли больным тридцать банок, и был скандал. До обеда соскабливали лагерную грязь в ивдельской парилке. А потом бродили по городу и сияли как медные пятаки. Мишка, как всегда, острил. Он сказал, что первые шесть месяцев после бани чувствует себя здорово. Но глаза грустные. Стасик ходил и ныл. Проклинал тайгу, Ивдель и все на свете. Его широкой степной натуре здесь тесно, ему нужен простор, лес давит на психику. Игорь поддакивал, и они такую скучищу развели, что я еле дождался обеда. Хотелось сбежать. Сесть на поезд и махнуть домой. Во какие меня мысли посещают!
…А потом у нас был товарищеский обед в «Севере». Олегу Ванычу может здорово влететь. Хотя драки как таковой не было. Правда, Арсентий и его дружок схлопотали. Но это уже было вне «общественного места», а когда их грузили в вездеход. За столом все о’кэй. Собрание открыл сам Олег Ваныч. Он сказал, что если пить без тостов, то это будет пьянка, а если с тостами, то общественное мероприятие. Проголосовали за мероприятие. Были песни: начали с Окуджавы и Высоцкого, закончили русскими народными.
Виктор пришел со своей невестой. Ничего, симпатичная. Только, как и я, ростом не вышла, не для нашего Севера. Но зубки у нее острые. Когда Арсентий хамить начал, так отшила его, что он, бедный, ноги в руки и на другой край стола. Вообще, как сказал Олег Ваныч, ее присутствие украсило наше басурманское мужское общество.
Много было смешных тостов. Я их не запомнил, потому что сильно хохотал, а вот грустный помню. Сказал Олег Ваныч, и у него такие глаза были, что мне не по себе стало. Вот его тост.
У цыгана воры украли доброго и быстрого, как огонь, коня, оставив ему клячу. На ней цыган пустился в погоню. Вор хлестал скакуна плетью, а цыган ласково понукал: «Милая, поднажми, в том коне вся моя жизнь, прошу тебя, поднажми». Вор плеткой, а цыган лаской, и расстояние вдруг стало сокращаться. Вот уже виден силуэт коня, потом спина всадника, его шапка и плеть в руках. Вор все ближе и ближе, но силы у старой лошади иссякли, ласковые слова уже не помогают, и тогда она повернула голову к цыгану, сказала: «Погладь меня, дорогой, за ушами». Цыган нежно погладил. Лошадь рванулась из последних сил и настигла вора…
Так выпьем же за то, чтобы нас чаще гладили за ушами.
Виктор Суханов после этого тоста сидел как каменный. Замер, прилип глазами к Олегу Ванычу. Ох и переживает он за него!
Грач тоже как туча, почти не острил. Стасик и Игорь гнули свое: «Из этой дыры надо бежать, и чем раньше, тем лучше. Зимой здесь богу душу отдашь». Мишка сначала соглашался, а потом взвился, будто его укусили. За грудки Стасика и орет: «Тебе нельзя, а другим можно?»
Ребята думали, у нас драка, а Грач им: «Топайте, у нас мирный разговор за жизнь».
Что происходит с нами? На Севере мы как-то скуксились. Может, это оттого, что нет у нас здесь настоящего дела? «Если ты строитель, то должен делать все», — говорит Олег Ваныч. А Грач считает, что у сварщиков должна быть своя гордость, как у моряков или летчиков. Кто тут прав? Конечно, себя в обиду не надо давать, а с другой стороны, здесь стройка. Да еще какая. И все строители — солдаты. А раз ты солдат, то нюхай порох».