Поколение Китеж. Ваш приемный ребенок

Мария:
Семья — дело тонкое. Никто не может гаран­тировать, что между подопечным и приемными родителями обязательно расцветет любовь или хотя бы установится безопасная привязанность. Можно ли тогда считать, что создалась приемная семья? Ну да, по бумагам она есть. А вот в сознании ребенка ее как не было, так и нет! Но говорить об этом не­прилично и непривычно!
Михаил:
И вообще, пока даже большинство социальных работников не знают, что требовать от приемных родителей. Чтобы кормили и одевали? А этого хва­тит для последующего выживания в обществе?
Дмитрий:
Удобно оставить проблему в семье, не брать за это ответственность, оправдывая себя тем, что нехорошо вмешиваться в семейные дела. Это как бы даже противоречит нашей национальной традиции: «Из избы сор не выносят». Но в данном случае тра­дицию надо ломать, так как речь идет о судьбе ра­стущей личности.
И еще одно революционное соображение: далеко не всем детям полезно быть в семье. Есть достаточно большой процент детей, которым полезнее быть, если не в детском доме, то в коллективе сверстни­ков, как это было в коммуне Макаренко или элит­ных школах Англии. Кому-то дает силы любовь и направленное внимание родителей, а кому-то для развития необходимо сообщество себе подобных.
Нужно принять простую и достаточно очевидную гуманистическую идею: все люди разные, у каждого свой способ развития, способ учения и самореализа­ции.
Юля:
При неудаче в работе с приемным ребенком родители тут же попадают под действие меха­низма социального порицания. На неудавшихся родителей тут же вешают ярлык неспособных. Все, начиная с соседей и родственников, говорят: «Не справились!» Но мы и с родными-то детьми не всегда знаем, что делать. Обязательно нужно смо­треть, в чем не справились, какие этому причины. Но исходить не из мифов, а из анализа конкретной ситуации профессионалами, имеющими практиче­ский опыт.
Максим:
Одна из терапевтических организаций Вели­кобритании «Сикамор груп», за время своего двадцатипятилетнего существования ни разу не имевшая случая возвращения детей, предоставляет подо­печным возможность выбора: ребенок по своему же­ланию может уйти в специально подготовленные приемные семьи, но может также и остаться до со­вершеннолетия в общей группе подростков, то есть в организации.
Наши социальные работники не ставят перед собой задачи понять, счастлив ли ребенок, есть ли психологическая совместимость с новыми родите­лями. Достаточно, что его кормят и не бьют. «Все равно ему в приемной семье лучше, чем в детском до­ме».
Дмитрий:
Это чрезвычайно больная тема: возможность перехода ребенка в другую приемную семью. Есть такая поговорка: «Если дерево часто пересаживать, оно так и не успеет дать корни». Психологи утверж­дают: если ребенку пришлось три раза сменить без­опасную привязанность, то он уже нигде не прижи­вется. Я с этим полностью согласен.
Но теперь немного о правах ребенка. Он беспра­вен просто потому, что не знает: потеряв одних родителей, он имеет право выбирать других. Не хва­таться за первых, приехавших в детский дом, а пробовать и проверять.
Михаил:
Я понимаю, насколько трудно организовать такие выборы. Я знаю случаи, когда директора детских домах устраивали потенциальным приемным родителям этакую проверку на прочность: «Вот вам сложный ребенок. А что, вы хотели какого получше? Значит, вы не искренне хотите ребенка. Любите такого, какого дадим. Нет — уезжайте. Выбирать мы вам не позволим!»
Догадайтесь с трех раз, спрашивают ли при этом мнение ребенка?
«Родного ведь не выбирают, как и родных родите­лей». Но родных детей мы взращиваем. Здесь иной кредит доверия и любви. В условиях приемной семьи должно быть сохранено «право на развод». На мой взгляд, если не задалось и все способы психологиче­ского решения ситуации уже исчерпаны, гуманнее дать возможность растущей личности найти себе новых родителей. И никто не должен считать себя униженным или наказанным: ни ребенок, ни прием­ные родители, которые как бы не справились.
Мария:
У родителей в Китеже нет страха быть ули­ченными в непрофессионализме, поскольку единственным мерилом профессионализма здесь явля­ется осознанный ежедневный педагогический труд. В Китеже родителям, иногда даже не нужно гово­рить о том, что в семье есть проблема. Мы и так это видим. Но мы осознаем ее как общую проблему. И все это потому, что каждую минуту ребенок находится не только в пространстве семьи, но и в бо­лее общем пространстве. Педагоги с психологами и родители всегда внутри детского потока, поэтому имеют шанс воздействовать в разных неформаль­ных ситуациях много раз в день. Мы стараемся не реагировать на следствия, а искать причины и обу­чать такому поиску приемных родителей.
Юля:
Работа с семьей не имеет ничего общего с вме­шательством в личные дела. В Китеже родители находятся не под наблюдением специалистов, а вну­три коллектива профессионалов. Родители могут испытывать чувство вины, если приемный ребенок не развивается. Естественно, что ситуацию в таком случае хочется скрыть. Но чувство вины опять же непрофессионально. Мы на опыте убедились, что приемный родитель — это профессия, требующая обучения, овладения специальными навыками.
Маша:
И в тоже время — не профессия, а искусство! Я бы даже сказала, образ жизни, требующий особого душевного склада. Ведь невозможно записать в дого­вор о приемной семье «любить и честно учить жизни».
Когда дело идет о биологических детях, срабаты­вает традиция, а в отношении приемных детей еще традиция не сложилась. В сказках мачеха всегда вы­ступает носителем злого начала. Сироток приня­то жалеть, а не развивать! У нас даже в языке нет правильных слов для того, чтобы описывать отношения в семьях, где есть и родные, и приемные дети. Язык как бы вносит дополнительное уничижительное разграничение. Ужасно звучит «биологические родители» или «мои неродные дети», но и слова «настоящие родители» звучат как-то двусмысленно.
Дима: