Хотя окно было раскрыто настежь, в комнате стоял дым и смрад. Фигуры жаждущих насытиться с трудом различались на расстоянии двух шагов. Несмотря на мою претензию выглядеть маститой кухаркой, скоро все поняли, что я смыслю в кулинарии не больше, чем заяц в геометрии. Жир на сковородке неистово шипел, а сало издавало запах конского навоза. Я, зажмурив глаза, медленно подкрадывался к сковородке, швырял на нее сырую оладью и отскакивал в сторону, так как жир норовил попасть прямо в глаза. Миша длинным ножом придавал оладье классическую форму. На лице Димы можно было прочесть борьбу двух желаний: уйти или не уйти? (…)
Я теперь всерьез считаю себя корифеем тестомешания, а Миша собирается писать диссертацию на тему «Эпоха барокко в кулинарии и ранний классицизм». Диму, когда он проголодается, мучит извечный вопрос: идти в 428-ю или не идти?
Опять про общежитие
Общежитие родное –
Рай для будущих светил…
Вот один из них спиною
Шахмат ряд под простынею
С воем-воплем ощутил.
Из стакана горстку пыли
Вынимает Игорек.
– Что ж, придется это вылить, -
Философски он изрек.
Артимович – кары ради -
Взглядом всё вокруг крушит.
Он за пятнышко в тетради
Всех готов передушить.
Алексей пришел с футбола –
Полчаса с носком сидит,
Рассуждает полуголым,
Как последний мяч забит.
Вот бутылки из-под пива
На столе стоят толпой.
Дима прибывает живо
На футбольный водопой.
Что за стук в читальном зале,
А в конце – каскадом мат?
Коваленко спортом занят –
Мячик, видно, виноват…
Что-то грохнуло, разбилось…
Маршал в этом деле дока!
Всем дарует эту милость,
Всех он ею ухайдокал.
В кухне суета, как в клетке, -
Два Андрея входят в раж.
Превращается в котлетки
Полутухлый бурый фарш.
Улетел в окно со свистом
Конденсатор и заряд.
Ведь другой Андрей баллисту
Конструировал не зря.
Сколько песен спел Серега!
Потому, что всем невмочь
Слушать все одно и то же
Целый месяц день и ночь.
Общежитие родное –
Стихоплетов пруд пруди.
Друг на друга льют помои –
За версту не подходи.
Бог халвы послал Андрюше,
Но пока он ноги мыл,
Милый Миша все докушать
Голодавших пригласил.
Если вдруг решитесь вы
Шуру утром разбудить,
Заходите с головы –
Может он, лягнув, убить.
2 курс
Встаю всегда в 7.00. Сплю на досках (ребра болят). Большой охоты к занятиям не ощущаю. Видно, летом мало отдыхал (стройотряд).
Появилось много новых преподавателей.
Лектор по дифурам знаком по вступительным экзаменам. Ходит съежившись, не зная, куда деть мел, виновато улыбается, а читает очень хорошо – четко.
На ВП пружину слегка ослабили. Ведет дело начальник цикла, полковник. Посвятили в законы секретности, выдали пропуска. Будем специализироваться по разработке и управлению ракетами.
По политэкономии преподаватель Варна показала свои клыки. Съесть может свободно. Досрочная сдача имеет небольшую вероятность.
Лектор по теормеху – старая горбатая калоша, которая жалобно скрипит при ходьбе. Берет голосом две октавы. Айзерман (Азик). Но лекции у него качественные. Да он еще и автор очень толкового учебника.
Семинарист по теормеху – Яковенко. Полный дядечка. Остроумен и, кажется, жесток.
Лектор по теорверу. Лысенький с широченной улыбкой из-за тяжелых очков. Читает курс очень четко.
Матан – Михаил Иванович Шабунин, человек знакомый, свой. Квадратные плечи и крестьянский затылок. Ухмылки и потрясающая жестикуляция с непрерывным бегом туда-сюда по кафедре.
Семинарист по математике – Сергей Петрович. Рад, что он снова у нас. Дельность, мудрость, энергия, несмотря на внешность студента.
Семинарист по физике – Кондратьев. Рыдаю от горя. Опять тупость, отупение.
Английский – все то же. Любезность, когда все хорошо, и жестокость, когда дело не ладится. Заставит выучить.
В нашей группе послеакадемическая добавка – Виталий Егоров.
Выслушал очень интересное мнение таких авторитетных товарищей, как Шура и Маршал. О том, что только при моей деятельности комсорга работа не будет формальной. В противном случае выбирать все равно кого. Я поряжен такой оценкой и чрезвычайно польщен.