Поколение пустыни. Москва — Вильно — Тель-Авив — Иерусалим

Как же должен выглядеть целый народ, сотни и тысячи, когда их вырвали из налаженной, трудовой, комфортабельной жизни в зимний холод, под пытки и оскорбления, в лагеря. И если они даже переживут все это, сколько нужно будет сил и средств, материальных и моральных затрат и энергии, чтобы вернуть их к нормальной жизни, чтобы восстановить таких раздавленных, разрушенных, чтобы поднять их физическое самочувствие и душевное равновесие, вылечить и выпрямить члены и дух в «гипсе»?

16.3.39

Сегодня знаменательный день в нашей истории: английское правительство объявило, что через пять лет оно отказывается от Мандата на Палестину, и власть передадут населению, причем евреи должны остаться в пропорции 30 к 70 по отношению к арабам. И законодательное представительство (гамоаца гамхукекет) будет в той же пропорции. Иначе говоря, от арабского большинства будет зависеть и наша иммиграция, и покупка земель, вернее — запрет нашей колонизации.

Пока же нам «жалуют» всего 15 тысяч иммигрантов в год, включая прибывающих детей из Германии. Но на этот последний пункт человеколюбивые арабы тоже не соглашаются.

Вторая катастрофа — торжественное вступление Гитлера в Прагу: это значит, что чешское еврейство обречено на судьбу немецкого.

Последнее время сами богатые арабы торопят заключать сделки по продаже земли, пока еще не вышел закон о земельных трансакциях, и мы идем строить семь новых пунктов на этой земле.

22.3.39

Сегодня я слушала радио; если Гитлер не испугается европейско-американской коалиции, войны не миновать.

Погода, как наше настроение: была холодная ночь и дождливый день. Тем не менее мы готовимся к Пасхе, мама чистит серебро, а я занята тем, что перевожу больницу на «пасхальные рельсы».

<Я пишу этот дневник «на кончике стула», записываю несколько слов и снова бегу к работе — для обработки и размышлений нет ни времени, ни терпения.>

4 апреля 39 года

У нас, как всегда, был многолюдный Сейдер; из-за общего положения в еврействе мне все это было тяжело. Рут, которая с небольшими перерывами всю зиму провела у нас, на Сейдер уехала к своей семье в кибуц.

От доктора Вальтер было письмо, писанное по дороге в Шанхай: красоты природы, Красное море, Суэцкий канал. Как-то будет там?

Марк настоял, чтобы мы пошли в «Габиму» на «Вишневый сад» и на «Мараны»[737]. Но я перестала увлекаться театром, я хожу по привычке и чтобы не портить моим близким удовольствие, которое они могут иметь от кино или театра.

Муссолини вошел в Албанию, есть оптимисты, которые говорят, что захватчики подавятся своими победами. Но немало человеческой крови прольется, и нашей еврейской в особенности, раньше, чем мы увидим их в могиле. Теперь в Европе, в ожидании войны, закрыли все границы, им нужно пушечное мясо и рабы для тяжелых земляных работ.

Эмигранты редко спасаются, чаще погибают при выезде, в дороге или даже при высадке. Министры всего мира мечутся как угорелые, пресса мечет громы и молнии, парламенты и совещания созываются и снова распускаются, обрываются в середине. Мир очумел, это видно по всему.

А евреи, как потерянные овцы среди всего этого мирового кавардака, хватаются за соломинки и тонут. Наших «штадлоним», хадатаев, уже перестали принимать, не до них.

Я видела в кино, как еврейские беженцы, которые высаживаются в Англии из аэропланов, попадают прямо в тюрьму, и делается это очень грубо. А ведь это демократическая Англия, которая всегда оказывала помощь и давала убежище иммигрантам — начиная с Французской революции, и русским, еще времен Герцена, да и теперь в Англии немало иммигрантов отовсюду.

Нелегальные пароходы качаются по сорок дней по морям, люди болеют, рожают, умирают и бросаются через борт.

21.4.39

«Ось»[738] смеется над предложением Рузвельта о международном трибунале. Называют это вильсонизмом[739], который, мол, уже давно надоел, прогорел.

Гитлер справляет свое 50-летие.

В хайфской гавани качаются 435 человек, которым закрыли ворота в страну. Сегодня на улице меня остановила какая-то женщина, говорящая по-немецки. Я думала, что она спросит адрес или о работе, но она просто попросила меня перевести ее на другой тротуар: боязнь пространства, хотя улица была тихая и не было ни одного автомобиля. Я думала, что она плохо видит, и хотела ее взять за руку, но она грубо вырвалась: «Не смейте ко мне прикасаться, я не просила вас меня трогать, я сама могу ходить!» Я с удивлением на нее посмотрела и спросила: «В чем дело?» Она спохватилась, начала извиняться, благодарить, когда наконец мы были на другом тротуаре. Такими они к нам приезжают!

И тем не менее в Палестине выздоравливают даже самые больные и несчастные, особенно молодежь быстро выпрямляется.

В один прекрасный день наша проблема станет мировой проблемой (так говорил еще Герцль), над которой все будут ломать голову, потому что, когда отчаяние доходит до последней грани, тогда нет компромиссов, нет выжидательных решений, тогда что-нибудь должно быть сделано: «Something must be done».