Размеры этого древнего корабля заставляли Саймона почувствовать свою ничтожность. Он спешил по бесконечным залам и коридорам, через центры управления и комнаты общего пользования, мимо бесчисленного множества закрытых дверей, за которыми, возможно, скрывались сцены и истории пятисотлетней давности. Любопытство и благоговение заставляли его двигаться вперед и смотреть, что же там, дальше. В одной из комнат Саймон обнаружил стеллажи, на каждой полке которых стояли сотни пар новой спортивной обуви самых разных цветов, стилей и размеров – уже окаменевшей и покрытой пылью. Эта картина слегка его встревожила, не потому, что эту обувь никогда не надевали – хотя это само по себе пугало, – но потому, что ее изготовили и запасли здесь люди, с оптимизмом смотревшие в будущее. Многие из тех, кто прибыл в галактику на «Сунь-цзы», сделали цивилизацию в галактике такой, какой она была сейчас. Вполне возможно, что Саймон – потомок одного из тех, кто летел именно на этом корабле. Однако ни одна из этих пар обуви не послужила своей цели.
Ощущение цели много значило для Саймона. Он жил ради Ривер, его
Саймон покачал головой. Возможно, сами размеры этого корабля и невозможная задача, которую Саймон возложил на себя, пробуждали в нем подобные сентиментальные мысли. Как он найдет свою сестру на корабле длиной более мили? Сколько здесь комнат, сколько коридоров?
Сколько опасностей?
Саймон помедлил. Ему показалось, что он слышит какой-то звук, но, скорее всего, это просто какая-то старая машина включилась впервые за много лет. Саймону показалось, что рассеянный свет висевших на потолке ламп греет его кожу, но он знал, что это всего лишь психологический эффект. Температура воздуха на «Сунь-цзы» была ниже нуля, и Саймон уже чувствовал, как его ресницы и щетина покрываются инеем. Мэл и остальные сказали, что после пробуждения Сайласа на корабле включились системы жизнеобеспечения, но весь корабль нагреется далеко не сразу. Мертвецам комфорт не нужен.
Он пошел дальше и снова этот звук. Это было эхо, стихающее, словно чей-то последний вздох. Даже с такого расстояния Саймон узнал звуки стрельбы.
Ну разумеется. Они знали про Сайласа, потому что именно они его сделали – задолго до того, как поработали над Ривер. Они поместили его здесь, подальше от посторонних глаз, надежно спрятали в какой-то криогенной камере. Ривер рассказывала ему, что Сайлас – результат одного из ранних экспериментов, неидеальный образец, а она, Ривер, – улучшенная модель. Копаясь в ее голове, они учли ошибки, допущенные в ходе создания Сайласа. Но похоже, что данные ошибки сделали Сайласа еще более опасным, настолько опасным, что Альянс этого даже не ожидал.
Он направился туда, откуда доносился звук. Шум нарастал; одно эхо накладывалось на другое, слышался негромкий рокот – все это создавало предчувствие чего-то ужасного. Саймон надеялся, что Ривер и команда «Серенити» не попали в еще одну переделку, но внутри него нарастала ужасная уверенность в том, что они в самой гуще событий. Он перешел на бег, не задумываясь о том, что будет делать, когда прибудет на место. Он знал только то, что должен найти Ривер.
Саймон промчался по висячему мостику, ускорился в широком коридоре с невысокими потолками и, повернув за угол, увидел, как из сводчатого отверстия выходят две высокие женщины. Прятаться от них было поздно.
Они посмотрели на него. Саймон вскрикнул от шока, оступился и упал. Выставив руки вперед, чтобы смягчить удар, он заскользил по полу и остановился.
«Нет, нет, нет!» – подумал он, но это был не плод его воображения и не кошмар. О, как он жалел о том, что это не кошмар! Два монстра, которые едва не поймали их на Ариэле, были за триллион миль отсюда, и он надеялся, что они – единственные в своем роде. Его надежда зачахла и умерла, когда он увидел этих женщин; его сердце засбоило, и он подумал, что сейчас умрет от страха. Ему захотелось бежать без оглядки.
Одна из фигур протянула к нему руку, в которой было зажато тонкое длинное устройство.
Сначала Саймон почувствовал, что в его глаза и уши проникли какие-то жуткие зонды. Что-то надавило на барабанные перепонки, сдавило горло. Затем ему показалось, что его глаза распухли, словно от худшего похмелья в его жизни. Они становились тверже и горячее, раздувались в глазницах и, казалось, готовы лопнуть в любую секунду.