Покорение Михримах

Я от порога понял, что она чувствует себя неуверенно. Еще когда она только проскользнула в комнату в своем бронзового оттенка платье — мне сразу бросилось в глаза, что ей страшно и стеснительно, и она не решается о чем-то заговорить.

У нее всегда это проявлялось в этом забавном и немного детском жесте: она плавно вздергивала свой и без того обычно вздернутый подбородок и особенно прямо расправляла плечи. От этого ее очаровательный носик начинал весьма забавно торчать, а глаза ей приходилось скашивать вниз, чтобы смотреть перед собой, а не в потолок.

Я неоднократно видел, что этот жест производил должное впечатление на посторонних ей людей. И лишь самые близкие знали, что за ним она скрывает неуверенность и робость.

Я — знал.

Меня всегда крайне умиляла в ней эта милая черта. Кому-то в такой момент она могла показаться высокомерной и надменной, но у меня сердце замирало от нежности, когда я видел, как воинственно блестят глаза у задравшей подбородок робкой Михримах. Она была прекрасна в такие моменты невыносимо, остро, смертельно; тонкая хрупкость ее женственности оттенялась силой и смелостью ее характера, и это сочетание разило прямо в сердце, не ведая промаха.

— Госпожа, — медленно поклонился я, не сводя с нее глаз. Она выступала из своего наряда, как бронзовая статуя, прекрасная и идеальная.

Но она была прекраснее любой, самой совершенной статуи.

Ибо она была живая.

— Рустем, — самым независимых из всех оттенков своего независимого тона начала она, что снова свидетельствовало в пользу ее неуверенности, — я недовольна нижним этажом. Там слишком сыро. Того и гляди, заведется гниль!

Я в недоумении сморгнул. Причем тут нижний этаж? Что с ним не так? Почему этот странный вопрос удостоился таких церемоний?

— Я распоряжусь, госпожа, — заверил я ее.

Она улыбнулась, слегка наклонив голову, и ощутимо расслабилась: и подбородок чуть опустился, и плечи чуть опали.

Совершенно не способен понять, в чем заключалась важность ее дела и почему этот вопрос вызвал у нее такую неуверенность. Но, судя по всему, она сказала все, что хотела сказать, и теперь не знала, как уйти.

Я хотел было предложить ей — шербет, прогулку в сад, беседу, книгу? — но был слишком уверен в ее отказе.

Молчание становилось неловким, и я отчетливо понял, что единственный способ его нарушить — все-таки что-то предложить и дать ей тем самым повод отказаться и уйти.

Что ж поделаешь? Я сказал, что собирался пойти в сад — хотя и в мыслях этого не имел, судя по плюхающим за окном звукам, там шел дождь, — и предложил ей пройтись со мной. Она ожидаемо и с облегчением отказалась и ушла к себе.

Жаль. На какое-то мгновение я успел понадеяться, что согласится, — можно ли отделаться от этой разъедающей надежды?

Что ж, остается заняться этим нижним этажом, коль скоро он ввел ее в такое беспокойство.

После краткой инспекции я был вынужден согласиться, что, при всем усердии слуг, дворец не успели вполне приготовить к нашему переезду. Возможно, в этом не было бы большой беды, если бы на нижнем этаже не располагались кладовые — из-за дурного глиняного пола кое-где портилась еда, а вскоре сырость и плесень могли добраться и до книг и тканей. Госпожа была совершенно права в своей тревоге! Этим нужно заняться незамедлительно.

Я с точащим беспокойством подумал, что за все время нашего пока недлинного брака это был первый раз, когда она сама обратилась ко мне. Едкое недовольство собой — я не сумел вполне комфортно устроить ее быт! — сочеталось с новой волной восхищения ее практичным, мудрым взглядом на вещи. Кто из женщин так умен, как она? Я был восхищен до самой глубины своего существа — но сердце мое подтачивал страх, что я никогда не сумею добиться ее благосклонности.

Если только… сыграть по ее правилам? Получится ли?

Я столько уже преодолел ради нее — и не отступлю!

Глава третья. Жгучие осы

* * *

Ситуация с нижним этажом разрешилась вполне благополучно, и я испытывала за сей счет прилив сил. Мне однозначно нравилось чувствовать себя полноценной хозяйкой! В гареме за каждым шагом моим следили жгущими спину взглядами, в любой момент за мной следовали толпы прислужников, во всем я видела сухие приметы власти моей мамы. Я люблю маму; но я уже взрослая.

В этом, действительно, был горький, но неизбежный плюс замужества: я стала взрослой, стала хозяйкой.

Со жгучим пылом я исследовала свой дворец — тем более, что никто теперь не приглядывал за мной по приказу матери, и я могла благополучно отделаться от слуг и изучать все, что меня заинтересует.

Приятное чувство исследователя-первооткрывателя почти примирило меня с ненавистным браком — тем более, что паша не надоедал мне своим присутствием. Так с ним вполне можно было мириться.

В этот сухой жаркий день я решила исследовать свой дворец еще полнее. Раньше я ограничивалась двумя этажами — пришло время посмотреть, что скрывается выше!