Читаем Покоряя Эверест полностью

25 июня мы переправились через реку в Чобу. Тибетские мосты построены таким образом, чтобы предоставить своим пассажирам широкие возможности испытать чувство незащищенности и обдумать возможности и последствия катастрофы. Этот случай не был исключением. Мы не хотели рисковать нашими припасами, и планировалось, что животные должны переплыть поток. Соответственно, зверей разгрузили, и толпа погонщиков принялась стегать их, с криками загоняя в воду, пока одно самое пугливое животное не бросилось в поток и остальные не последовали за ним. Теперь мы оказались на правом берегу ручья Ронгбук и знали, что нам нужно просто следовать вверх по течению, чтобы добраться до ледника в верховьях долины. Примерно в часе пути от Чобу мы вошли в ущелье с высокими красными скалами слева над нами. Под ними было небольшое пространство плодородной земли, где влага, стекающая с известняка наверху, впитывалась раньше, чем попадала в ручей. Вдоль берега протянулась зеленая лента — с травой и низкими кустами, желтыми астрами, рододендронами и можжевельником. Думаю, мы не видели ничего более зеленого с тех пор, как поднялись на плоскогорье Тибета. Это был яркий солнечный день, пока еще теплый и безветренный. Мне вспомнились образы альпийских лугов и их многочисленные соблазны. Я почти чувствовал аромат сосен. Теперь меня переполняло желание раскинуться на траве этого «оазиса», забыв о трудностях, и безмятежно вдыхать чистый аромат горных растений. Но мы шли дальше, дальше и выше по длинной долине, вьющейся сквозь широкую каменистую бухту. И все каменистые горные склоны под полуденным солнцем были одинаково и монотонно унылы. Наконец мы двинулись вверх по тропинке по более крутому склону, увенчанному двумя чортенами[197], между которыми она проходила. И здесь мы замерли в полнейшем изумлении. Возможно, в тот момент мы еще были не совсем готовы увидеть Эверест. В глубине моего сознания теснилось множество вопросов о горе, требующих ответа. Но это зрелище прогнало все мысли. Мы забыли о каменистых пустошах и сожалениях о прочих красотах. Мы не задавали вопросов и не комментировали то, что видим, а просто взирали.

Возможно, именно потому, что в тот раз Эверест предстал перед нами столь драматично, я, вспоминая об этой горе, обнаруживаю, что северная сторона более отчетливо запечатлелась в моем сознании. Но в любом случае эта точка обзора имеет особое значение. Долина Ронгбук хорошо подходит для демонстрации пика у ее верховья. Примерно на протяжении 20 миль[198] она необычайно прямая и на всем этом расстоянии поднимается всего на 4 000 футов[199], а ледник длиной 10 миль[200] не более крут, чем окружающий рельеф. В результате такого расположения достаточно лишь немного приподняться над ложем долины, чтобы увидеть ее почти как ровный путь до самой вершины ледника, из которого вырастают скалы Эвереста. На место, где расположен Эверест, смотришь скорее вперед, чем вверх. Ледник сам по себе довольно плоский и распростертый; это не часть горы и даже не ее подножие. Это всего лишь фундамент, на котором покоятся высокие стены. Эверест возвышается на краю долины и над ледником скорее не как вершина, а как колоссальный горный массив. И ничто не мешает взгляду им любоваться. Кажется, высочайшему из великих пиков мира достаточно сделать всего один царственный жест, чтобы стать владыкой всего, — настолько он огромен в своем неоспоримом и изолированном превосходстве. Проницательному глазу видны и другие горы — гиганты высотой от 23 000[201] до 26 000 футов[202]. Но ни одна из их более изящных голов даже не достигает плеча «вождя»; рядом с Эверестом они остаются незамеченными — таково превосходство величайшего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное