– Подожди, ты ведь только что сказал, что десять или двадцать брунов, а теперь утверждаешь, что он сказал – двадцать брунов.
– Знаете что, дайте мне мои деньги, и я ушел, – надувшись и скрестив
руки на животе, пробурчал мальчик.
– Ладно, держи двадцать брунов, но потрать их с умом, – сказал я и, отдав деньги, остался наедине с письмом.
Довольный мальчик побежал вниз по лестнице, с грохотом прыгая по
ступенькам. Минут двадцать назад Философ дал ему двадцать брунов и
приказал молча отдать письмо и уйти, но он поступил иначе, и теперь вместо
двадцати у него уже сорок брунов. И в ближайшее время он самый богатый
мальчик в округе. С ним будут еще крепче дружить, его будут еще больше
любить. «А когда деньги закончатся, – подумал мальчик, выбегая на
солнечный двор, – когда они закончатся, я придумаю что-нибудь еще».
«Дорогой мой друг! Мне пора. Я отправляюсь туда, откуда больше не
вернусь. Мне жаль, что ты не поверил в существование параллельного мира.
А ведь он так же реален, как небо, солнце, любой предмет, находящейся в
той комнате, где ты стоишь, и само это письмо, которое, я надеюсь, ты
сейчас держишь в руках. Я буду там, буду свободен от этого мира. Ведь весь
трагизм нашей жизни заключается в том, что мы не созданы для нашего
мира, мы здесь лишние, нежеланные дети, пасынки. Мы не можем здесь
жить. Чахнем, спиваемся, превращаемся в роботов или в диких животных.
Мы отчаялись. Но выход есть. Он очень близок. Просто верь мне, не ставь
под сомнение мое здравомыслие. Неужели мой складный слог можно назвать
45
бредом сумасшедшего, неужели ты думаешь, что вконец помешавшийся
человек мог написать тебе такие слова? Я верю, что ты одумаешься, верю, что ты переменишь свое решение и обретешь свое счастье, а оно ближе, чем
ты думаешь. Нужно просто верить. Не нужно думать, не нужно знать, нужно
просто верить. Ты готов? Готов изменить свою жизнь? Готов стать тем, кем
ты хочешь? Если да, то следуй по этому адресу: ул. Вейзнера, строение 6.
Это серый бетонный прямоугольник. Ты найдешь, ты почувствуешь.
Премного уважающий тебя – верный друг и брат Философ».
Дочитав письмо, я положил его на стол и с полной убежденностью в
сумасшествии Философа рухнул в кресло и погрузился в тяжелые раздумья.
8
Я никогда не принадлежал к числу тех, кто отдавал предпочтение
уединенному времяпрепровождению. Для меня это было смерти подобно.
Оставаться одному, наедине со своими мыслями – тяжелейшая и ни с чем не
сравнимая кара. Я любил шумные, оживленные места. Будь то рынок, уличный проспект или же прибрежная набережная. Людская толпа – вот что
всегда оказывало на меня незабываемое впечатление. Бурный поток
незнакомых друг с другом людей, устремленных вперед, каждый по своим
делам, со своей собственной, отличной от других судьбой. Их лица, фигуры, одежда. Я любил находиться среди них, но как бы слегка поодаль. То есть, находясь в самой гуще, иметь возможность видеть с наибольшей
тщательностью всех и каждого. Следить за каждым их движением, небрежно
брошенной фразой, за всем, что могло бы выдать их с головой. Где они
работают, сколько зарабатывают, женаты они или замужем, счастливы или, напротив, несчастны. Столько людей, и каждый из них индивидуален, совсем
не такой, как тот, который, расталкивая локтями, устремляется мимо по
известным только Господу Богу и ему самому делам. Эта толпа порой
похожа на жужжащий пчелиный рой. Но с ним, если приглядеться, она не
имеет ничего общего. Если в улье каждая пчела работает на благо всего
пчелиного общества, то здесь мы видим абсолютно противоположную
картину: каждый человек индивидуален, и у него свои проблемы, абсолютно
иные, чем у каждого из этих беззаботно устремившихся вперед людей. Есть
только одна заложенная с детства, утвердившаяся в молодости и
укоренившаяся в средние годы задача: стать счастливым. Не создать счастье
из чудовищного всеобщего хаоса.
Нет, никто из них не задумывается о ближнем. Этот ближний намного
дальше, чем можно предположить. Они могут полюбить своих детей и
прочих близких родственников. Но и эта, казалось бы, аксиома, не всегда
имеет место. А полюбят ли неродственника, пусть даже ближнего? Нет, навряд ли. Всеобщее счастье! Эта красивая древняя мечта для них столь же
далека и непостижима, как картины эпохи Возрождения для рядовых
работников среднестатистических заводов.
46
«На что им эта нелепая мазня?!» – скажете вы возмущенно. Позвольте, ведь это да Винчи, Рафаэль, Микеланджело. Но для них это всего лишь
нелепая мазня. Им нужно счастье, которое для работников завода состоит в
наличии элементарной крыши над головой, одежды и неизысканной, но
стабильной и сытной еды. Это для них и есть счастье. Смысл всей их жизни.