Покров-17

— Как-то задержали мародера, — сказал Серега, вытирая губы после водки. — Хлипкий мужичонка, лет сорок. Повели в отделение, идти было десять минут. Ведем его, а потом бац — и сирены визжат. Пришлось остановиться, переждать темноту. А когда всё закончилось, смотрим — его нет нигде. Сбежал, падла! И главное — как? Не видно же ни хрена. Стали искать, как сквозь землю ушел, нигде нету. Ладно, черт бы с ним. Нашли на следующее утро. Он, оказывается, повесился прямо во дворе отделения. На дереве. Прикинь? Сбежал от нас, чтобы повеситься у нас под носом!

— А когда сняли с веревки, у него на руке здоровенный укус был, — продолжил полковник. — Старый уже, дня три, наверное, кровь засохла, волдыри по коже пошли. Ширлики покусали. Вот и решил, что лучше сдохнуть.

— В чем-то понимаю его, — угрюмо ответил я, глядя в стакан, где еще оставалась водка.

— Ну, давайте еще, — сказал полковник и поднял стакан.

Выпили.

— Слушай, — сказал я полковнику, осмелев. — А что там со второй частью уговора?

— Уговора? — переспросил тот.

— Ты хотел, чтобы я помог тебе найти Капитана. Как мы это сделаем?

— А…

Каменев махнул рукой, поморщился и долил всем водки.

— Честно? — продолжил он. — Насрать уже. Лишь бы эти в Институте со всем разобрались. Потому что если не получится, то к чертям собачьим всё это. Я бы сбросил на весь этот город здоровенную атомную бомбу, и пусть всё горит.

Он снова поднял стакан.

— Давайте за тех, кого с нами нет.

Серега коротко кивнул.

— За Зверобоя, за Лёху, за Никиту, за Антонова… Ну и за Игоря.

При упоминании Игоря оба покосились на меня.

— Это майор Денисов, — сухо сказал полковник. — Ладно, с богом.

Я выпил за человека, которого убил. Вкус водки не чувствовался.

Спирт ударил в голову, смягчил тяжелые мысли, развязал язык.

— Мне очень жаль, — сказал я. — Я не хотел убивать его. Вы же сами знаете, это был не совсем я. Его убили моими руками.

— Да насрать уже, — ответил мрачно Каменев. — Выпьем еще.

Выпили еще.

— Слушай, Серег, а сыграй нам, — сказал Каменев, опустошив стакан.

— Говно вопрос, — улыбнулся Серега. — Гитара-то здесь?

— Обижаешь.

Каменев встал из-за стола, пьяно пошатнулся, усмехнулся, подошел к шкафу и вытащил из него гитару. Вручил Сереге.

— Настроить только надо… — пробормотал он.

Серега начал крутить колки, дергая струны и вслушиваясь в звуки.

— А что сыграть-то? — спросил он, настроив гитару.

— Что-нибудь… Не знаю. Военное.

Каменев, видно, уже захмелел. В моей голове тоже стало туманно и весело.

— Венский вальс! — крикнул вдруг Серега и ударил по струнам.

И заиграл старую советскую песню. Одну из моих любимых. Про весну сорок пятого года. Про синий Дунай. Про русского солдата, играющего вальс на площади Вены спасенной.

— Весна сорок пятого года, как ждал тебя синий Дунай… — запел Серега под вальсовый перебор гитары.

Люблю эту песню.

— Народам Европы свободу принес жаркий солнечный май!.. — продолжал Серега.

Вдруг полковник Каменев вскочил из-за стола, двумя неловкими шагами обошел его, схватил меня за руку и поднял со стула. Я пошатнулся, но устоял. Полковник лихо ухватил меня под левое плечо, а правую руку крепко сжал в кисти.

— Умеешь? — проговорил он хмельным голосом.

От него пахло спиртом.

— Что? — не понял я.

— Танцевать, писатель. Вальс.

— А… немного.

Вообще, я не умел танцевать. У меня получалось только спьяну. Впрочем… Ах да.

— На площади Вены спасенной собрался народ стар и млад… — пел Серега.

И полковник затащил меня в вальс, увлек в танце, закружился со мной по кабинету.

Я споткнулся, потом выровнял шаг и вошел в ритм.

Неожиданно.

Сначала мы медленно и четко шли в квадрате, стараясь словить ритм Серегиной гитары, а потом начался припев.

— По-о-мнит Вена, помнят Альпы и Дуна-а-ай!

И мы закружились в вихре вальса — резко, быстро, пьяно, неловко, наступая друг другу на ноги и заваливаясь набок.

Охренеть. Дожили. Танцую с мужиком.

Впрочем, полковник действительно неплохо танцевал.

— Вихри венцев в русском вальсе сквозь года… — пел Серега.

— Помнит сердце, не забудет никогда! — прокричали мы хором, кружась в вальсе по кабинету.

И мы танцевали в пьяном угаре, забыв обо всем, что происходит вокруг, и не было черноты, не было ширликов, не было старика с паучьими лапками, и этих мертвых святых, и Старика, и «Прорыва», и всего этого мрачного дерьма — был только вальс и какое-то непонятное, новое для меня безумие в этом затхлом кабинете. А парень с улыбкой счастливой гармонь свою к сердцу прижал, как будто он волжские видел разливы, как будто Россию обнял.

— По-о-мнит Вена, помнят Альпы и Дуна-а-ай!

Мы наткнулись на стол, запнулись о ноги друг друга и свалились, сметя со стола папку с бумагами. Кое-как поднялись, отряхнулись.

Дышать после этого вальса оказалось трудно. Не подростки уже.

Полковник рухнул без сил на стул, сразу налил еще водки всем троим.

Серега, увидев наше моральное падение, перестал играть и схватил стакан.

— Фуф… — полковник пытался отдышаться, но не мог. — Хорошо танцуешь.

— Ага, — ответил я.

Так, стоп, это я только что танцевал вальс с мужиком? Ладно. Хорошо. Постараюсь не вспоминать об этом.