Покров Любви

– Не он, а она. Это секретарь Лисовского. Она узнала его на рисунках, которые нарисовала для нас Наташа, помнишь? Аня знает и Лукина, и Сергея, они учились с Сергеем Львовым в одной школе, в параллельных классах.

– Ну ты даешь? А почему молчал?

– Я лишь вчера днем узнал. Я уже и план нашего знакомства с этим Львовым продумал. А тут вечером ты позвонил и сообщил об убийстве. Мы с Андреем всю ночь не спали, думали, как теперь все организовать. И вообще, смерть этой девочки все усложнила. Может, это все-таки два разных дела и Львов тут ни при чем?

– Ты меня уговариваешь или себя? – Красавин протянул Максу и Андрею снимки, которые отпечатывал тут же на принтере.

Только они начали их рассматривать, как позвонил дежурный и сообщил, что привезли Лукина.

Через минуту в кабинет вошел Саша Серов (Макс знал его) и Лукин. Макс узнал Леонида Борисовича сразу: в девяностые годы тот вел передачу на региональном телевидении и иногда участвовал в ток-шоу на центральных каналах. Вот уже более десяти лет он по каким-то причинам перестал появляться на телеэкранах, но его юридическая фирма не нуждалась в рекламе, у него не было отбоя от клиентов и без всяких телешоу. Он действительно слыл хорошим и добросовестным юристом.

Макс очень доверял своей интуиции, когда впервые встречался с людьми. Сейчас он увидел Леонида Борисовича и поразился тому впечатлению, которое тот на него произвел.

Пятидесятисемилетний мужчина, среднего роста, худощав, с очень приятным лицом, дорого, но без выпендрежа одет: добротное пальто, хороший темно-синий костюм, рубашка в тон и дорогой галстук указывали на человека с хорошим вкусом и достатком, но не любящего показуху. Хорошие часы. Такие же очки: дорогая, стильная оправа с чуть затемненными стеклами, что делало взгляд дымчатым, неуловимым. Но Макса поразил не внешний вид Лукина, а то внутреннее состояние, которое он уловил в нем, и неподдельное страдание, которое Лукин тщательно пытался скрыть (почему?). Он несколько раз провел рукой по щеке, и жест этот явно означал, что он забыл побриться, и это мешало ему, он чувствовал себя некомфортно и, казалось, не понимал, как такое могло случиться, что он небрит. Он плохо спал, но опять-таки старался скрыть от посторонних глаз это свое состояние усталости и отчаяния. Неужели смерть девушки так глубоко его взволновала? Или есть другая причина для этого? Или он настолько хороший актер, что может играть с таким глубоким подтекстом, с таким насыщенным вторым и даже третьим планом.

Макс любил хороший театр, ему нравилось, когда актеры проживали роль не по тексту, а по подтексту, но в театре игра происходит на сцене, а здесь идет реальная жизнь и, к сожалению, случается реальная смерть.

Пока обменивались обычными рукопожатиями и усаживались на стульях, Макс наблюдал за нотариусом. Совершенно непонятное для данного момента чувство жалости охватило его. Он не мог понять, в чем причина, почему ему вдруг стало бесконечно жаль этого хорошо одетого, явно преуспевающего человека. Или Макс совсем перестал разбираться в людях, или Лукин гениальный актер, или… или он искренне страдает, но не может или не хочет открыть посторонним людям причину своих переживаний.

А Красавин уже начал допрос. Хотя, вряд ли термин «допрос» был сейчас уместен. Это была, скорее, беседа профессионалов, которые пока что оставались по одну сторону закона, но в любой момент разделительная линия могла пройти между одним и вторым, между старшим оперуполномоченным и его командой, с одной стороны, и нотариусом, с другой. И оба хорошо понимали тонкость момента.

– Нет, я не просил Милу задержаться вчера вечером, – продолжал Лукин отвечать на вопросы Красавина. Он отвечал четко и точно, без лишних расплывчатых рассуждений, но достаточно эмоционально, что могло свидетельствовать о его искренних и теплых чувствах к погибшей девушке. – Если она осталась работать после шести, то исключительно по своей инициативе.

– Теперь вопрос деликатный, затрагивающий ваши профессиональные интересы и тайны, но не спросить об этом мы не можем: дело идет об убийстве, как вы понимаете, – Красавин посмотрел прямо в глаза Лукину, выждал паузу (нотариус тоже молчал, ждал) и спросил: – Были ли у вас за последнее время дела, возможно, имущественные споры, которые бы затрагивали интересы, скажем так, сильных мира сего или преступных элементов, ныне, как говорится, «в законе». Если да, насколько Мила была о них осведомлена? Возможно, она кого-то шантажировала? И если у вас есть хоть малейшие сомнения, что какое-либо из этих дел (вернее, огласка этих дел) может быть причиной смерти девушки, вы должны сказать об этом. Мы все равно узнаем, но потеряем время.

Удивительно, но по мере того, как Красавин задавал этот вопрос, Лукин успокаивался. Создалось впечатление, что нотариус опасался какого-то другого вопроса. Он снял очки, протер их салфеткой, надел снова и ответил четко, так, чтобы еще раз убедить всех присутствующих, что он – серьезный юрист и не ведет такого рода дел: