— Что есть? — Аллен мелко дрожал, обливался потом несмотря на то, что в зале было прохладно, и с трудом фокусировал взгляд на лице Ноя, стараясь ориентироваться хотя бы на эти сияющие потусторонним светом жёлтые глаза. Он нервничал, смущаясь и понимая, как всё это ни к месту, адреналин от осознания с кем и что именно он собирается сделать так же не придавал ясности его разуму. Что уж говорить о возбуждении и желании? — А есть мы двое, — рука Тикки начала неторопливо двигаться, а вторая опустилась на грудь, начиная лёгкими, щекотными кругами исследовать область вокруг одного из сосков. Аллен закрыл глаза, приоткрывая губы и начиная рвано, с присвистом втягивать в себя воздух, и только сжал зубы, стараясь не выругаться, когда пальцы Ноя больно ущипнули горошину соска. Больно, но почему-то волнующе, приятно. Аллен даже не догадывался о том, что так может быть. Впрочем, Тикки Микк и раньше был неплохим учителем.
И он не отрывался от своей дегустации, продолжая самозабвенно изучать это юное, но порядком подросшее за то время, что они не виделись, тело языком, руками, собственным телом, нагибаясь над юношей, почти ложась на него, но продолжая опираться на локти. Аллен восхитительно извивался, не в силах вернуться обратно к дороге здравого смысла, да и не видя на то причины, а Тикки думал только об одном: у него получилось. Аллен лежал под ним, смотрел на него широко распахнутыми, но вряд ли видящими что-то глазами, закрывал раскрасневшееся и блестящее от пота лицо рукой, кусал собственную ладонь, стараясь сдержать наиболее громкие стоны. Такой невинный, несдержанный и чувствительный, такой настоящий и только его.
Страшно остановиться, замереть, потерять хотя бы мгновение из этой обжигающей вечности, потому что юноша мог очнуться, прийти в себя, перестать дрожать от страсти и наслаждения. Тикки с содроганием представлял, как серебро глаз потемнеет от ненависти при взгляде на него, как это уже было сегодня, и целовал снова, с удвоенным усердием, вновь поднимался к лицу юноши, дабы видеть глаза, дабы знать, что они затуманены страстью и пробудившейся похотью. Он отодвигал узкую ладошку Уолкера, старательно вылизывал оставленные острыми зубками юноши следы, некоторые из которых слабо кровоточили, и снова следил за взглядом. Наблюдал за движениями расширенных зрачков, за трепетанием слипшихся от пота ресниц, дотрагивался до них пальцами мягко, дабы не потревожить шершавую кожу злополучного шрама. Аллен недовольно дёрнул головой, пытаясь избежать этого прикосновения и только побуждая Ноя сфокусировать своё внимание на красноватой звезде-шраме. Микк приподнялся и аккуратно, почти невесомо коснулся центра звезды кончиком языка, левая рука Аллена тут же схватилась за его плечо, но не отстранила, будто предупреждение. Но Тикки уже стало слишком любопытно, и он, слегка выгнувшись, потёрся собственной плотью и стоящий колом член Аллена. Юноша изумлённо дёрнулся, и Тикки нагнулся, для того чтобы уже обстоятельно лизнуть огрубевшую кожу шрама, пытаясь почувствовать, ощутить на вкус тьму и боль отцовского проклятия. Но ощутил лишь едва ощутимую кислинку обречённости. Он никого ни к чему не принуждал. — Мы оба этого хотели. Ты сам этого желал. Его правая рука, до этого медленно и мучительно гладившая налитый кровью член юноши, переместилась, мягко поглаживая мошонку, и постепенно под ободряющие, едва слышные стоны переместилась поближе к анусу. — Мы решили это сами, оба. Наплевав на остальных, не так ли, Малыш? Тебе до этого приходилось принимать самостоятельные решения? Тикки изнывал от желания. И Тикки же знал, что должен услышать подтверждение. Пальцы кружили вокруг тугого колечка мышц, глаза юноши осмысленно наблюдали за неторопливыми действиями Ноя с некоторой опаской. И эта осознанность будоражила, заставляя фантазию распаляться, а кровь кипеть в едва сдерживающих её венах. Его тёмная сущность, сейчас принявшая первую роль в теле, пульсировала, глухим эхом вторя сердечному ритму, но не вырывалась наружу. Копилась внутри, сгущалась, но не представляла ни малейшей опасности. Примерно как дезактивированная левая рука Аллена.
Искусанные, влажные от слюны губы разомкнулись, и юноша шепнул едва слышно, так, что слова, пробравшись под кожу тоненькими иголочками, станцевали по без того натянутым нервам.
— Всю жизнь... Всю жизнь я так думаю…
Ной резко приподнялся. — Ты… Ты удивителен, Аллен, — его взгляд был наполнен чем-то до горечи напоминающим нежность, слишком напоминающим, но ей не являющимся. Пожалуй, больше это было похоже на гордость. — Ты восхитителен. Или восхищение.
Аллен не мог не улыбаться в ответ.