Покровитель для оторвы

На ее посиневшем лице нет ни одной знакомой черточки. Нос распух и сместился.

На шее кровоизлияния.

Одна рука спрятана под одеяло, другая в гипсе до самых пальчиков.

Я сползаю на стул и пытаюсь подавить рыдания.

— Не… плачь… — едва могу различить слабый шепот.

— Катя… Катюша… — бросаюсь к ней.

— Тише… Катя… это ты… — каждое слово дается ей с трудом.

— Но почему? Зачем? — я убираю спутавшуюся от пота и крови прядь с ее лица. Смотреть на которое страшно.

— Так… так надо, — она тяжело дышит. — У меня… нет… документов.

— Нет документов? — повторяю эхом. — А где они?

Она закрывает глаза и тяжело вздыхает. Из-под опущенных ресниц скатывается слеза.

— Надо позвонить Эдику, он все приве… — я замолкаю на полуслове, увидев безумный страх в ее глазах. — Это он???

Она опять закрывает глаза. В знак согласия.

— За что? — выдыхаю я.

— Я… я сама виновата…

— Ты? Солнышко, ты что? Что ты такое говоришь? — я глажу ее по руке, моя ладонь соскальзывает на живот.

И я понимаю, что что-то не так.

Катя всхлипывает и пытается натянуть одеяло. Но я ей не даю. Осторожно отодвигаю край и едва не вскрикиваю.

У моей Катюши впалый располосованный живот. Ей делали кесарево. Но срок был еще маленький… Ребенок не выжил…

— Я… сама… виновата, — снова твердит Катя.

— Ты с ума сошла, — почти взрываюсь я. — В чем ты можешь быть виновата?

— Я ему не сказала… о ребенке…

Я молча падаю на стул рядом с больничной кроватью.

В памяти всплывает образ Эдика.

За то время, что она «встречается» с ним он не произвел на меня впечатления парня, готового к семье и ребенку. Особенно от Кати.

Богатенький бездельник, готовый тусоваться днями и ночами напролет. Часто закинувшись какой-нибудь дрянью. Чудесный парень он только тогда, когда девушка готова исполнить все его прихоти. Но стоит сказать лишь одно слово против, и он взрывается.

— А документы? — выдыхаю я.

— Паспорт… у нас… дома… в серванте…

— Полис?

— Нет… — она хрипит.

— В смысле. А где он? Ты же оформила его, чтобы встать в консультацию на учет…

— Нет, — она закрывает глаза и качает головой. — Я его так и не… не…

— Не сделала, — заканчиваю за нее предложение. — И на учет ты не вставала.

Теперь я начинаю понимать, почему Катя не хотела, чтобы я ходила с ней к гинекологу и на УЗИ. Она просто никуда не ходила.

— Но почему?

— Эдик, — она сглатывает. — Он бы узнал… я хотела… я думала…

Она снова закрывает глаза и из-под длинных ресниц по щегам сбегают крупные слезинки.

— Катя, — шепчу я. — Мы обязательно его накажем. Как только ты поправишься.

Смотрю на поломанную подругу.