Покровитель птиц

«Как Вам уже известно, — писал музыковед А. литературоведу Б., — я заканчиваю книгу о композиторе Клюзнере. То, что касается разбора его сочинений, рассказа о них, — моя территория, которая понятна мне и поддерживается мнением моих коллег и уважаемых мною композиторов. Биографические сведения скудны, некоторая сложность, в частности, связана со скандальным выходом К. из ленинградского отдела Союза композиторов, последующим переездом в Москву, восстановлением в московском отделении (или вступлением в него заново). В нашей стране в свое время утеряны были многие архивные документы; началось это в 1917 году, усугубилось в военное время. Пока я не смог прояснить интересующие меня факты из жизни отца композитора, Лазаря Клюзнера (Климова), и матери, урожденной Любови Гордель.

Но в данном случае я не об этом хочу Вам поведать. Пока работал я над книгою, натолкнулся я на факты, которые мне трудно объяснить или растолковать логически. Сначала я думал, что речь идет о естественных взаимоотношениях учителя и ученика, но чем дальше продвигался я по биографической канве, тем непонятнее и необъяснимее становилась для меня невидимая нить, связывающая этих двух людей. Должно быть, Вы уже догадались, что я говорю о великом учителе Клюзнера, Дмитрии Шостаковиче.

Узелки вышеупомянутой невидимой нити завязываются в главных точках биографической ткани; если бы я был склонен к мистике или фантастике, я бы сказал, что это проделки мифологических парок или мойр, ткачих, тонкопрях, ткущих гобелены жизни и перепутавших два уткá двух разных основ, как-то неправильно распределивших мотки своих судебных ниток.

Начинается всё в 1937 году. Или на год раньше, когда появляются в центральной печати сначала разносная статья, посвященная опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» (с известными всему белому свету выражениями «сумбур вместо музыки» и проч.), а потом и балету того же автора «Светлый ручей», «бесхарактерной, бренчащей и ничего не выражающей музыки», против ее чуждой советскому искусству лжи и фальши, «формалистически-трюкаческой в „Леди Макбет“, сусально-кукольной в „Светлом ручье“ <…> и „пренебрежительно относящейся к народному искусству“».

Годом позже, когда один из консерваторских профессоров переезжает в Тбилиси, Шостаковичу предлагают должность профессора Ленинградской консерватории; он соглашается. В начале нового учебного года Шостакович появляется в консерватории и набирает два класса: по инструментовке и по сочинению. Инструментовкой изъявляют желание заниматься у Шостаковича Матвеев, Леман, Маклаков, Тихомиров, Клюзнер, Левчев; занимаются вместе с учениками композиторского класса (Свиридов, Евлахов, Левитин, Флейшман, Лобковский, Болдырев, Добрый, Кацнельсон, Толмачев, Уствольская).

Таким образом завязывается первый узелок.

А за ним и второй.

О котором вряд ли я упомяну в своей книге, то есть в ее поданном в издательство варианте, потому что у нас не принято вставлять в биографии композиторов, по крайней мере, отечественных и современных, факты такого рода.

В классе композиции у Дм. Дм. занимается Галина Уствольская, о которой все, включая учителя, говорят: «Мы — таланты, а она — гений». Всем, кто имеет отношение к музыкальной среде, известны о ней четыре вещи: 1) она необычайно одарена; 2) ведет она себя, как сумасшедшая; 3) Шостакович трижды предлагал ей руку и сердце, до войны и после войны, она ему отказывала (некоторые, впрочем, считают, что дважды); 4) Шостакович не единожды вставляет в свои сочинения музыкальные цитаты из произведений своей ученицы.

Но я знаю (со слов близких друзей Клюзнера) и то, что достоянием общественности не было и не стало: с Клюзнером был у нее роман, ее родители очень хотели, чтобы они были вместе, считая, что он хорошо на нее влияет, она становится веселее, равновеснее, спокойнее, ну, и так далее. Однако они расстаются — из-за ее своеобразного характера; они ссорились и прежде, но тут помириться не успевают: начинается война.

Клюзнер уезжает в школу политруков, становится комиссаром строительного штрафбата, наводящего под огнем противника мосты и переправы для наступающих войск (тут прослеживается линия его двух курсов архитектурного института, вполне понятная), с войсками 3-го Украинского фронта заканчивает войну в Вене, музыкальной столице мира.

Его не хотят демобилизовывать после войны: он продолжает строить в военном округе казармы и иные объекты. Демобилизуют его по письму, инициированному Шостаковичем и подписанному им; под письмом еще две подписи: Дунаевский и Соловьёв-Седой.

Это третий узелок.