Покровитель птиц

— Живут, ничего не видят, ничего не слышат, — медленно сказал индеец. — Легкие, легче золы. Я таких видел.

— У нивхов есть пословица, — сказал Гор, — «Увидишь двуногих, похожих на нас, не будь уверен, что это люди». Но она о другом.

— Встречные народы? — задумчиво произнес Клюзнер. — Есть выражение «первый встречный». Встречается в сказках русских и зарубежных. Из всеобщей мифологии.

— Кажется, слово «грядущее», — сказал индеец, — обозначает будущее?

— Да! — воскликнул Гор. — Грядущее! Идущее нам навстречу!

Будущее было одной из его любимых тем; это роднило его с большинством фантастов.

— Интересно, — сказал Клюзнер, — что «настоящее» — это настоящее, натуральное, реальное. А по-английски «настоящее» — «present» — презент, подарок.

Гор споткнулся. Он ходил в обуви, напоминавшей детские пионерские сандалии, не всегда удобной для лесных тропинок и сельских дорог. Споткнувшись, он переменил тему.

— Ведь мы не знаем, — поведал он спутникам своим, — какова истинная цель искусства. Есть мнение, что люди искусства творят, подражая Творцу. Некоторые считают, что это вид игры, одной из самых прекрасных и длительных игр человечества. По одной из версий, искусство — вид защиты от пугающих сил Космоса, Вселенной, подвесной потолок между нами и инобытием, в том числе инопланетными цивилизациями, грозными и даже опасными, ну, и так далее. Но я склоняюсь к той точке зрения, согласно которой искусство и есть та сила, та работа, та эманация, которая и обеспечивает человеку, человечеству как таковому будущее. Настоящее искусство высокое, подлинное, полное божественной энергии имею я в виду.

— О! — вскричал Клюзнер. — Стало быть, недаром халтурщики кажутся мне не невинными овечками, а врагами рода человеческого.

Они подходили к дому Гора, у калитки ждал приехавший из города гость (гости постоянно наезжали к писателю, по одному, парами, целыми компаниями, вели беседы, пили чай, завтракали, ужинали), кинорежиссер Илья А., высокий, худой, одетый в странный оку советских людей небесного индиго джинсовый костюм, обутый в сабо, или кломпы, — деревянные башмаки — на босу ногу.

Три наших собеседника продвигались к калитке сквозь марево непривычной для северян жары; индеец по случаю ожидавшегося знакомства с писателем-фантастом надел свой великолепный пернатый головной убор, Клюзнер обмотал голову не понадобившимся на недосягаемом озере полотенцем, чалма ему шла, Гору сделали шлем-лодочку из газеты.

Илья А. сказал, улыбаясь:

— Грядете, аки волхвы новозаветные. Мельхиор, Каспар, Бальтазар.

— Грядущие, — промолвил индеец.

— Чур, я — Каспар, — сказал Клюзнер.

— Я недавно прочел роман про Каспара Хаузера, — сообщил кинорежиссер.

Ему, как и всем горовским гостям, нравилось чем-нибудь блеснуть перед Гором.

Клюзнер, по обыкновению, проводил индейца на станцию.

— Стало быть, историки, писатели и художники, чьи творения связаны с прошлым, создают будущее для обратных народов, — с этими словами индеец сел в последний вагон и помахал рукой.

Глава 35 ЛЕСТНИЦЫ

— Хороший у тебя дом, — сказал индеец.

— Приятно слышать от понимающего человека, — отвечал Клюзнер. — Кто же не знает что лучшие дома мира — вигвам, чум, юрта. Еще иглу у эскимосов.

— Я видел финские дома, где такой же острый скат крыши, как в твоем доме.

— Чтобы снег скатывался зимой.

— Но те дома вообще состояли из ската, подобно шалашам. Не знаю, был ли у них второй этаж с маленькой комнатой. Или только чердак, где лежат вещи, сушатся травы. А чердачный воздух не дает холоду и зною одолеть человека. Ты тут живешь один, нужен ли тебе второй этаж? Поместился бы и на первом.

— Конечно, — отвечал Клюзнер. — Но тогда в доме не было бы лестницы. А я люблю лестницы.