Покуда я тебя не обрету

— Джек, меня не нужно жалеть, — сказал папа. — Не думай, я мастурбирую с проститутками не потому, что чего-то боюсь или с чем-то смирился. Это вовсе не акт смирения.

— Тогда я не понимаю, — сказал Джек.

Уильям опять положил руку на сердце, опять стал нащупывать точку с запятой. Руки снова были в перчатках — доктор фон Pop помогла ему их снять, пока он ел, а сейчас, когда они закончили, надела перчатки снова.

— У меня в жизни были все женщины, каких я только желал, — другое дело, что со многими я провел меньше времени, чем мне бы хотелось, — печально произнес Уильям. — Но больше я не могу. Я не переживу, если снова потеряю близкого человека.

И Джек и врачи знали про татуировку памяти Карин Рингхоф — что она значит для Уильяма и где находится. Джек не знал другого — есть ли у папы татуировка по Барбаре, и если есть, то где. Возможно, папа помянул ее не словами, а нотами; надо будет спросить Хетер.

— Я понял тебя, папкин. Теперь я понимаю, — сказал Джек.

Интересно, папа прикасается хоть иногда к правому боку, там, где Якоб Бриль вонзил ему в тело гвоздь и пустил кровь, подумал Джек. Интересно, эта татуировка вызывает у папы такую же боль, как надпись про дочь коменданта и ее младшего брата, хоть когда-нибудь. Джек очень надеялся, что нет; из всех папиных татуировок только эта была цветная.

— Кстати, нам постепенно пора закругляться, Уильям, — нежно сказала ему доктор Крауэр-Поппе. — Что вы будете играть нам завтра, мне, Джеку и доктору Хорвату?

Хороший ход, папа, кажется, не ожидал — убрал правую руку от сердца, положил руки на стол, распластал пальцы, зашевелил ногами под столом; по глазам видно — он чувствует под пальцами клавиши, а под ногами педали. Он воображает себе орган размером с Аудекерк, а когда закрывает глаза — практически слышит его.

— Анна-Елизавета, вы же не думаете, что я стану насвистывать вам завтрашние мелодии? — Значит, ей не удалось его обмануть; более того — и она, и Джек, и доктор фон Pop ахнули, ведь все они знали, что слово "насвистывать" может быть пусковым механизмом; доктор Бергер говорил Джеку, что папа терпеть не может, когда при нем свистят — хотя, возможно, дело тут в самом свисте, а не в слове.

— Не стоит, Уильям, можно ведь подождать и до завтра, — сказала доктор фон Pop.

— В самом деле, можно и подождать, — сказал отец; видно было, что он устал.

— У меня с собой есть кое-что, в машине сразу заснете, — сказала доктор Крауэр-Поппе.

Отец закачал головой — мол, зачем, я и так уже засыпаю.

— Мне не нравится одна вещь — прощаться сегодня с Джеком, — раздраженным тоном проговорил папа. — Я с тобой много раз прощался, Джек, слишком много раз, мой дорогой малыш. Я прощался с тобой тут, — сказал он, ткнув себя пальцем в грудь над сердцем, — и тут, — показал он себе на глаза, — и даже тут! — показал он на голову и зарыдал.

— Папкин, ты же меня увидишь завтра, — сказал Джек, обняв папу за голову, — ты будешь видеть меня снова и снова, я буду все время приезжать. Да что там, мы с Хетер покупаем дом в Цюрихе.

Уильям мигом перестал плакать.

— Да ты с ума сошел! Это же самый дорогой город на планете! Спроси у Рут, спроси у Анны-Елизаветы! Эй, вы, объясните ему! — кричал Уильям. — Я не хочу, чтобы мои дети остались без гроша, — застонал он и обхватил себя руками, словно ему холодно.

— Sehr bald wird ihm kalt werden ("Очень скоро ему станет холодно"), — сказала коллеге доктор фон Pop.

— Mir ist nicht immer kalt ("Мне не всегда холодно"), — упрямо возразил Уильям.

Доктор Крауэр-Поппе встала и положила руку ему на плечо — он дрожал.

— Откройте рот, Уильям, — сказала она. — Примете вот это — холодно не будет, просто захочется спать.

Отец повернулся к ней и послушно высунул язык (наверное, перед туалетом он тоже не язык ей показывал, подумал Джек, а имитировал этот жест). Доктор Крауэр-Поппе положила ему на язык таблетку и поднесла бокал с водой; папа проглотил таблетку и запил.

— Пойду проверю, подал ли Гуго машину, мы просили его, — сказала доктор фон Pop и покинула их.

— У профессора Риттера дом в одном из этих безумно дорогих уродливых городков на другой стороне озера, — снова завелся Уильям, — то ли в Цолликоне, то ли в Кюснахте. Там все влетает в такую копеечку!

— В Кюснахте, Уильям, и это совершенно прекрасное место, — сказала доктор Крауэр-Поппе. — На той стороне озера больше солнца.

— Мне так и говорил таксист, — кивнул Джек.

— Ты хоть знаешь, сколько это стоит? — спросил папа. — Четыре миллиона швейцарских франков! И за что их дерут только! Подумай — дом площадью в какие-то несчастные триста—четыреста квадратных метров за три с лишним миллиона долларов! Это же бе-зу-ми-е!

— Из окон вид на озеро, — возразила доктор Крауэр-Поппе, — и вокруг дома сад, а это еще тысяча квадратных метров, Уильям.

— Все равно это безумие, — упрямо сказал отец; ну и ладно, хотя бы дрожать перестал. Доктор Крауэр-Поппе стояла у него за спиной и массировала плечи — просто ждала, пока подействует таблетка.