Покуда над стихами плачут...

Я заслужил признательность Италии[11]

,ее народа и ее истории,
ее литературы с языком.
Я снегу дал. Бесплатно. Целый ком.

Вагон перевозил военнопленных,

плененных на Дону и на Донце.
Некормленых, непоеных военных,
мечтающих о скоростном конце.

Гуманность по закону, по конвенции

не применялась в этой интервенции
ни с той, ни даже с этой стороны.
Она была не для большой войны.

Нет, применялась. Сволочь и подлец,

начальник эшелона, гад ползучий,
давал за пару золотых колец
ведро воды теплушке невезучей.

А я был в форме, я в погонах был

и сохранил, по-видимому, тот пыл,
что образован чтением Толстого
и Чехова, и вовсе не остыл.

А я был с фронта и заехал в тыл

и в качестве решения простого
в теплушку — бабу снежную вкатил.

О, римлян взоры черные, тоску

с признательностью пополам
   мешавшие
и долго засыпать потом мешавшие!

А бабу — разобрали по куску.

М. В. Кульчицкий

Одни верны России
   потому-то,
другие же верны ей
   оттого-то,
а он — не думал, как и почему.
Она — его поденная работа.
Она — его хорошая минута.
Она была отечеством ему.

Его кормили.

   Но кормили — плохо.
Его хвалили.
   Но хвалили — тихо.
Ему давали славу.
   Но — едва.
Но с первого мальчишеского вздоха
до смертного
   обдуманного крика
поэт искал
   не славу, а слова.
Слова, слова.
   Он знал одну награду:
в том, чтоб словами своего народа
великое и новое назвать.
Есть кони для войны и для парада.
В литературе тоже есть породы.
Поэтому я думаю: не надо
Об этой смерти слишком горевать.

Я не жалею, что его убили.

Жалею, что его убили рано.
Не в третьей мировой, а во второй.
Рожденный пасть на скалы океана,
он занесен континентальной пылью
и хмуро спит в своей глуши степной.

Просьбы

— Листок поминального текста!
Страничку бы в тонком журнале!
Он был из такого теста[12]

—ведь вы его лично знали.
Ведь вы его лично помните.
Вы, кажется, были на «ты».

Писатели ходят по комнате,

поглаживая животы.
Они вспоминают: очи,
блестящие из-под чуба,
и пьянки в летние ночи,
и ощущение чуда,
когда атакою газовой
перли на них стихи.
А я объясняю, доказываю:
заметку б о нем. Три строки.

Писатели вышли в писатели.

А ты никуда не вышел,
хотя в земле, в печати ли
ты всех нас лучше и выше.
А ты никуда не вышел.
Ты просто пророс травою,
и я, как собака, вою
над бедной твоей головою.

Мои товарищи

Сгорели в танках мои товарищи —
до пепла, до золы, дотла.
Трава, полмира покрывающая,
из них, конечно, произросла.
Мои товарищи на минах
подорвались,
   взлетели ввысь,
и много звезд, далеких, мирных,
из них,
   моих друзей,
     зажглись.
Они сияют, словно праздники,
показывают их в кино,
и однокурсники и одноклассники
стихами стали уже давно.

Немецкие потери