Покуда над стихами плачут...

Слишком юный для лагеря,
слишком старый для счастья;

восемнадцать мне было в тридцать седьмом.

Этот тридцать седьмой вспоминаю все чаще.

Я серьезные книги читал про Конвент.

Якобинцы и всяческие жирондисты
помогали нащупывать верный ответ.

Сладок запах истории — теплый, густой,

дымный запах, настойчивый запах, кровавый.
Но веселый и бравый, как солдатский постой.

Мне казалось, касалось совсем не меня

то, что рядом со мною происходило,
то, что год этот к памяти так пригвоздило.

Я конспекты писал, в общежитии жил.

Я в трамваях теснился, в столовой питался.
Я не сгинул тогда, почему-то остался.

Поздно ночью без стука вошли и в глаза

потайным фонарем всем студентам светили.
Всем светили и после соседа схватили.

А назавтра опять я конспекты писал,

винегрет покупал, киселем запивал
и домой возвращался в набитом трамвае,

и серьезные книги читал про Конвент,

и в газетах отыскивал скрытые смыслы,
постепенно нащупывал верный ответ.

«Жалко молодого президента…»

Жалко молодого президента[27]

:пуля в лоб. Какая чепуха!
И супругу, ту, что разодета
в дорогие барские меха.
Пуля в лоб — и все. А был красивый
и — богатый. И счастливый был.
За вниманье говорил спасибо.
Сдерживал свой офицерский пыл.
Стала сиротою Кэролайн,
девочка, дошкольница, малютка.
Всем властителям, всем королям
страшен черт: так, как его малюют.
Стала молодой вдовой Жаклин,
Белый дом меняет квартиранта.
Полумира властелин
упокоен крепко, аккуратно.
Компасная стрелка снова мечется
меж делений мира и войны.
Выигрыш случайный человечества
промотали сукины сыны[28].

Варшавянки

Были площади все изувечены.
Все дома не дождались пощад.
Но великие польские женщины
шли по городу в белых плащах.
В белых-белых плащах фирмы
   «Дружба»,
в одинаковых, недорогих.
Красоты величавая служба
заработала раньше других.

Среди мусора, праха, крапивы,

в той столице, разрушенной той,
были женщины странно красивы
невзрываемой красотой.

Были профили выбиты четко,

а движения дивно легки.
Серебрились цветнопрически,
золотели цветночулки.
И белее, чем белое облако,
ярче, чем городские огни,
предвещаньем грядущего облика
той столицы
   летели они.

Пролетали, земли не касаясь,

проходили сквозь мрак натощак
сонмы грустных и грозных красавиц
в одинаковых белых плащах.

Ленка с Дунькой