Покуда над стихами плачут...

Я судил людей и знаю точно,
что судить людей совсем не сложно[54]

, —только погодя бывает тошно,
если вспомнишь как-нибудь оплошно.
Кто они, мои четыре пуда
мяса, чтоб судить чужое мясо?
Больше никого судить не буду.
Хорошо быть не вождем, а массой.
Хорошо быть педагогом школьным,
иль сидельцем в книжном магазине,
иль судьей… Каким судьей? Футбольным:
быть на матчах пристальным разиней.

Если сны приснятся этим судьям,

то и во сне кричать не станут.
Ну а мы? Мы закричим, мы будем
вспоминать былое неустанно.

Опыт мой особенный и скверный —

как забыть его себя заставить?
Этот стих — ошибочный, неверный.
Я неправ.
   Пускай меня поправят.

«За три факта, за три анекдота…»

За три факта, за три анекдота
вынут пулеметчика из дота,
вытащат, рассудят и засудят.
Это было, это есть и будет.

За три анекдота, за три факта

с примененьем разума и такта,
с примененьем чувства и закона
уберут его из батальона.

За три анекдота, факта за три

никогда ему не видеть завтра.
Он теперь не сеет и не пашет,
анекдот четвертый не расскажет.

Я когда-то думал все уладить,

целый мир облагородить,
трибуналы навсегда отвадить
за три факта человека гробить.

Я теперь мечтаю, как о пире

   духа,
чтобы меньше убивали.
Чтобы не за три, а за четыре
   анекдота
со свету сживали.

Царевич

Все царевичи в сказках укрылись,
ускакали на резвых конях,
унеслись у Жар-птицы на крыльях,
жрут в Париже прозрачный коньяк.

Все царевичи признаны школой,

переизданы в красках давно.
Ты был самый неловкий и квелый,
а таким ускользнуть не дано.

С малолетства тяжко болея,

ты династии рушил дела.
Революцию гемофилия
приближала, как только могла.

Хоть за это должна была льгота

хоть какая тебя найти,
когда шли к тебе с черного хода,
сапогами гремя по пути.

Все царевичи пополуночи

по Парижу, все по Полям
Елисейским — гордые юноши.
Кровь! Притом с молоком пополам.

Кровь с одной лишь кровью мешая,

жарким, шумным дыханьем дыша,
Революция — ты Большая.
Ты для маленьких — нехороша.

Хоть за это, хоть за это,

если не перемена в судьбе,
от какого-нибудь поэта
полагался стишок тебе.

«Маловато думал я о Боге…»