Покуда над стихами плачут...

У меня еще дед был учителем русского
   языка!
В ожидании верных ответов
поднимая указку, что была нелегка,
он учил многих будущих дедов.

Борода его, благоухавшая чистотой,

и повадки, исполненные достоинством и
   простотой,
и уверенность в том, что Толстой,
Лев, конечно
(он меньше ценил Алексея),
больше Бога!

Разумное, доброе, вечное сея,

прожил долгую жизнь,
в кресле после уроков заснул навсегда.
От труда до труда
пролегала прямая дорога.
Родословие не пустые слова.
Но вопросов о происхождении я не объеду.
От Толстого происхожу, ото Льва,
через деда.

«Господи, Федор Михалыч…»

Господи, Федор Михалыч,
я ошибался, грешил.
Грешен я самую малость,
но повиниться решил.

Господи, Лев Николаич,

нищ и бессовестен я.
Мне только радости — славить
блеск твоего бытия.

Боже, Владимир Владимыч,

я отвратительней всех.
Словом скажу твоим: «Вымучь!»
Вынь из меня этот грех!

Трудно мне с вами и не о чем.

Строгие вы господа.
Вот с Александром Сергеичем
проще и грех не беда.

«Романы из школьной программы…»

Романы из школьной программы,
на ваших страницах гощу.
Я все лагеря и погромы
за эти романы прощу.

Не курский, не псковский, не тульский,

не лезущий в вашу родню,
ваш пламень — неяркий и тусклый —
я все-таки в сердце храню.

Не молью побитая совесть,

а Пушкина твердая повесть
и Чехова честный рассказ
меня удержали не раз.

А если я струсил и сдался,

а если пошел на обман,
я, значит, не крепко держался
за старый и добрый роман.

Вы родина самым безродным,

вы самым бездомным нора,
и вашим листкам благородным
кричу троекратно «ура!».

С пролога и до эпилога

вы мне и нора и берлога,
и кроме старинных томов
иных мне не надо домов.

«На русскую землю права мои невелики…»

На русскую землю права мои невелики.
Но русское небо никто у меня не отнимет.
А тучи кочуют, как будто проходят полки.
А каждое облачко приголубит, обнимет.
И если неумолима родимая эта земля,
все роет окопы, могилы глубокие роет,
то русское небо, дождем золотым пыля,
простит и порадует, снова простит и прикроет.
Я приподнимаюсь и по золотому лучу
с холодной земли на горячее небо лечу.

Самый старый долг

Самый старый долг плачу:
с ложки мать кормлю в больнице.
Что сегодня ей приснится?
Что со стула я лечу?

Я лечу, лечу со стула.

Я лечу,
   лечу,
     лечу…
— Ты бы, мамочка, соснула. —
Отвечает: — Не хочу…

Что там ныне не приснись,

вся исписана страница
этой жизни.
Сверху — вниз.
С ложки
мать кормлю в больнице.

Но какой ни выйдет сон,

снится маме утомленной:
это он,
это он,
с ложки
некогда
кормленный.

«Ну что же, я в положенные сроки…»