Покуда над стихами плачут...

Маловато думал я о Боге,
видно, он не надобился мне
ни в миру, ни на войне
и ни дома, ни в дороге.
Иногда он молнией сверкал,
иногда он грохотал прибоем,
я к нему — не призывал.
Нам обоим
это было не с руки.
Бог мне как-то не давался в руки.
Думалось: пусть старики
и старухи
молятся ему.
Мне покуда ни к чему.
Он же свысока глядел
на плоды усилий всех отчаянных.
Без меня ему хватало дел —
и очередных и чрезвычайных.
Много дел прощал, казнил,
слушал истовый прибой оваций.
Видно, так и разминемся с ним,
так и не придется стыковаться.

«Уменья нет сослаться на болезнь…»

Уменья нет сослаться на болезнь,
таланту нет не оказаться дома[55]

.Приходится, перекрестившись, лезть
в такую грязь, где не бывать другому.

Как ни посмотришь, сказано умно —

ошибок мало, а достоинств много.
А с точки зренья Господа-то Бога?
Господь, он скажет: «Все равно говно!»

Господь не любит умных и ученых,

предпочитает тихих дураков,
не уважает новообращенных
и с любопытством чтит еретиков.

«Совесть ночью, во время бессонницы…»

Совесть ночью, во время бессонницы,
несомненно, изобретена,
потому что с собой поссориться
можно только в ночи без сна.
Потому что ломается спица
у той пряхи, что вяжет судьбу,
потому что, когда не спится,
и в душе находишь судью.

Страх

Чего боится человек,
прошедший тюрьмы и окопы,
носивший ружья и оковы,
видавший
   новой бомбы
     сверк?
Он, купанный во ста кровях,
не понимает слова «страх».
Да, он прошел сквозь сто грязей,
в глазах ирония змеится,
зато презрения друзей
он, как и век назад, боится.

«Где-то струсил. Когда — не помню…»

Где-то струсил. Когда — не помню.
Этот случай во мне живет.
А в Японии, на Ниппоне,
в этом случае бьют в живот.

Бьют в себя мечами короткими,

проявляя покорность судьбе,
не прощают, что были робкими,
никому. Даже себе.

Где-то струсил. И этот случай,

как его там ни назови,
солью самою злой, колючей
оседает в моей крови.

Солит мысли мои, поступки,

вместе, рядом ест и пьет,
и подрагивает, и постукивает,
и покоя мне не дает.

«А я не отвернулся от народа…»

А я не отвернулся от народа,
с которым вместе
   голодал и стыл.
Ругал баланду,
обсуждал природу,
хвалил
   далекий, словно звезды,
     тыл.

Когда

   годами делишь котелок
и вытираешь, а не моешь ложку —
не помнишь про обиды.
Я бы мог.
А вот — не вспомню.
   Разве так, немножко.

Не льстить ему,

не ползать перед ним!
Я — часть его.
Он — больше, а не выше.
Я из него действительно не вышел.
Вошел в него —
и стал ему родным.

Происхождение