Покупатель пенопласта

О ком писать? О мужике? Едешь вот в поезде с таким мужиком и выслушиваешь мытарство его: из деревни в Москву на заработки и обратно. Да нах… он нужен вместе со своими проблемами?! Человечество как объект наблюдений мельчает; своими выпуклыми прыщами-личностями все больше становится оно однородно и безобразно; люди ждут все какого-то зверя, антихриста, не понимая, что, простите за банальность, зверь живет в них; и такие социальные эксперименты как войны и революции показали, что самое человечество и есть зверь, только зацепи нужные струнки, и завоет оно как зверь и зарычит. Вот, к примеру, сердобольный продавец в киоске; вы у него одно спросите, а он вам свое: ему продавать надо чтобы не случилось; и что, вот такой вот, заставь его, не будет вырывать ногти родной матери? Да побойтесь бога, еще как будет! Звери, звери, а не люди; и едут в общем вагоне (каждый в своем индивидуазированном мирке) и думают про себя: «Ну, по крайней мере, я-то не быдло». Кто-то давно понял, как укрощать этого зверя, пока все обсуждают: хороший президент или плохой. Он не тот и не другой, он такой, какие вы: нравится вам быть православными патриотами? Пожалуйста, вот и президент это поддерживает! Хочется либеральничать, так и президент разве не либерал? Очнись, звероподобное пожирающее себя с хвоста человечество…

***

В наш век писателем быть пошло: это значит быть зверем, подающим надежды стать человеком; быть штукой на фоне мелочи, фиговинкой… Советская литература хотя бы вооружила маленького человека винтовкой и штыком.

***

Модная тема в среде литераторов: зарабатывать на графоманах, скидывающихся на книжку; мой знакомый предлогал мне. Он оплыл, с него течет сало.

***

Как работает религия, простой пример. Едит дядя в метро, у дяди из кармашка выпадает на сиденье шоколадка, он выходит на своей станции, не замечая пропажи, а на его месте появляется мама с ребенком; ребенок тянется к шоколадке, думает: наверно, кто-то потерял, а я съем. Но мама говорит ему: ты что, ты знаешь, какие бывают колдуньи, они специально подбрасывают в метро шоколадки, а у мальчиков, съевших их, отрастают потом рога! Дело сделано: мальчик никогда больше не возьмет брошенную шоколадку, потому что не может проверить, правда или нет, есть ад или нет.

***

Может, ваше произведение в интернете и хорошее, но значение это никакого не имеет. В помойке тоже может быть что-то съедобное, но не бездомный искать туда не полезет; и книгу он пойдет выбирать себе на книжных полках магазина, а не полезет за ней в помойку. А вы, за неимением доступа к витринам, выбрасываете ваше детище на помойку, в надежде, что кто-нибудь полезет и подберет. Ну, разве что сетевой бомж какой-нибудь.

***

С тобой который год встречаю утро я,

Притихший шепчет телевизор – в новостном полубреду,

Во всех делах лакеи Путину шлют попутного,

А я походкой сонную в туалетную бреду.

И в рамках нашего забвенья,

Мещанской роскоши дурной,

Лукаво, словно привиденье,

Ты прошмыгнешь туда за мной.

За мной ты спустишь по-второму

И зажурчишь струей иной,

А я пока сготовлю нам с тобою

Яичный завтрак с ветчиной.

***

Стоит солнцу разок не взойти по расписанию, и все верующие выбегут из храмов молится Солнцу.

***

Русский бунт, по Пушкину, бессмысленный и беспощадный. Он такой, только потому, что народ быссмысленный и беспощадный. Выйдите на улицу, зайдите в метро, что вы увидите? Народившиеся люди, живущие без всякого смысла и пощады друг к другу. Живущий бес.

***

Во мне поселилось нечто чужое, иногда оно захватывает тебя полностью, и ты живешь и думаешь, как оно, и делаешь, что оно велит; потом, удовлетворившись, оно отползает, оставля тебя голым в луже своих испражнений. Мерзенькое, гаденькое нечто отползает скользкой ящерицей; потом ты ходишь, себя стараясь забыть и не думать о болезненной пустоте, оставленной тебе этим «нечто»; выжратым им куском твоей правды, совести, души; читаешь богословские книги, поешь советские песни, забывая о своей маленькой тайне, хранящейся вами сообща.

***