После того как мы в течение недели репетировали, нашу группу посадили в лодку и отправили на знаменитый Остров Демонов. Присутствовали все самые верные ученики, включая и прекрасную Монику. Хотя мы и советовали ей остаться из-за непредвиденного риска, которому она могла бы подвергнуться перед этими сексуально озабоченными мужчинами, девушка настояла на том, чтобы ехать. Лодка, которая отвезла нас, была старой посудиной, приспособленной для сотни человек. Сиденья были из дерева. Коричневая краска облупилась. Моторы устало хрипели. На борту находилось пятеро охранников.
Наши волосы развевались на ветру, мягко прикасаясь к нашим глазам и даря нам приятные ощущения. Морской бриз наполнял благоуханием наши ноздри и врачевал нас от зловонных запахов мрачных виадуков. Старая посудина разбивала гордые валы, порождая маленькие волны, которые растворялись у нас перед глазами. Этот день казался незабываемым. И он действительно таковым был. Не зная о той пустыне, которая его ожидала, Бартоломеу заметил:
— Ах! Я обожаю роскошь.
— Я заставлю публику плакать, — вставил Мэр.
Рулевой, услышав эти слова, потер нос и согласился:
— Все уходят в слезах с этого проклятого острова, друзья.
Я почувствовал, как комок подступил к горлу. Усталость от репетиций омрачала мое настроение, заставляя меня осознать, что мы едем не в театр, а на бойню. Наблюдая за островом издалека, я почувствовал, как забилось сердце. Я подозревал, что там проливалось множество слез. Я повернулся лицом к маленькому порту, из которого мы вышли, и убрал волосы с глаз, чтобы увидеть континент, который прощался с нами. Будучи пессимистом, я задался вопросом: «Неужели я на него больше никогда не ступлю?»
Я отнюдь не был ни человеком-оптимистом, ни преподавателем-оптимистом. Увы, пессимизм — любимая диета большинства интеллектуалов. Мы с уважением относимся к боли и нищете. Оптимизм, как мы не раз думали, годится д ля глупых гонцов, оторванных от действительности. Но в тот день у меня были конкретные причины, чтобы балансировать на лезвии пессимизма. Интуиция подсказывала мне, что моим планам не суждено осуществиться. По мере того как мы приближались к острову, мое сердце и легкие теряли спокойствие, частота сердцебиения и вдохов возрастала, я умолял свой мозг быть рассудительным и хотел… отступить. Но как? Вплавь? Весь в напряжении, я продолжал думать: «Где была моя голова, когда я принимал предложение?»
Вокруг Острова Демонов не было пляжей, только скалы, которые поднимались почти на высоту десяти метров. Волны с яростью обрушивались на скалы, производя оглушительный шум. Унылый пейзаж, лишенный жизни, обнаруживал разоренную прибрежную растительность, как и души, помещенные там.
Вверх простиралась каменная стена высотой в пятнадцать метров. Политические заключенные и заговорщики содержались там в прошлом. Как и в случае с Великой Китайской стеной, страх служил мотивацией для великих строек. После серьезной реформы величественное строение превратилось в тюрьму с повышенной системой безопасности, в наиболее почитаемое и наиболее наводящее страх учреждение в стране. Тем не менее вырисовывался парадокс. В тюрьму были заключены тела, а не умы. Мысли никогда не подчинялись бетону и не сгибались перед железом, то есть перед решетками, засовами или кандалами.
Войдя в тюрьму, мы подверглись тщательному осмотру. Пять человек полностью обыскали нас. Проникнув во дворец заключенных, мы испытывали страх и отвращение. Внешний пейзаж был необычным, а внутренний — едким. Маленькие садики с плохо подстриженным газоном не вызывали нашего восхищения. Здесь не было ни цветов, ни деревьев. Здесь не было красоты. Полуразрушенные стены, выцветшая краска, ямы на узких улочках — все это создавало гнетущее впечатление. Это было более чем приговором для опасных преступников. Их грезами была не расплата за свои долги перед обществом, а бегство от хаоса. Люди с автоматами, стоящие на самом верху стены, охраняли тюрьму, зная, что рано или поздно возникнет очередной бунт.
Многие заключенные были осуждены на пожизненный срок. Убить или умереть не представляло большой разницы для тех, чьи надежды иссякли. Направляясь к театру, мы прошли через огромный центральный двор с камерами по обе стороны. Иногда мы встречали заключенных, которые свободно ходили по двору. Одни получили эту возможность за хорошее поведение, другие — за взятки, а третьи — для снижения внутренней напряженности. Те, кто ходил свободно по двору, занимались самыми банальными делами под строгим надзором охранников. Я почувствовал холод от их взглядов. Заключенные смотрели нам прямо в глаза, не скрывая своей ярости.
Один заключенный с татуировкой на плечах и на груди крикнул, обращаясь к своим товарищам:
— Они смотрят на нас, как смотрят на зверей в зоологическом саду. — И стал копировать различных животных, от слонов до львов.