Покупатели мечты

— Да, это — революция помешанных, сумасшедших, сумасбродных и тронутых! Я всегда стремился к тому, чтобы психиатры узнали мои самые известные идеи!

Я попытался заткнуть Мэру рот, чтобы не позволить ему договорить глупости, но он встал с кресла. Если бы я тоже встал, все подумали бы, что я — его старший брат или кто-нибудь в этом роде. Вжавшись в кресло, я отказался от того, чтобы быть причастным к этой презренной шайке революционеров. Эти эксцентрики не поняли слова «революция» в устах Учителя. Они не поняли, что он выбирал сумасшедших из общества с целью, чтобы они росли, чтобы стыдили мудрецов и заставляли краснеть лидеров. Но они хотели стыдить их своим безумием.

Итак, глупости продолжались, и вот еще один голос вошел в диапазон двух бродяг.

— Да, наступило время жуликов, мошенников, заговорщиков, — заговорил Димас, гениальный мошенник. Но тут же поправил себя: — Жуликов в процессе перевоспитания, разумеется. — Это немного помогло, но не уменьшило остолбенелость присутствующих.

— Наше время — время навязчивых, жаждущих и ипохондриков! кричал в возбуждении юный Саломау.

— Аллилуйя! Это время церковников показывать свои чудеса, — сказал Эдисон Чудотворец.

Будь я на месте Учителя, я бы выбежал в поисках твердой почвы под ногами, но я миролюбиво слушал их. По мере того как я отвергал сумасшествие толпы, во мне росло чувство, что долги моего сознания постепенно растут. Там, в глубине, один голос, полный язвительности, говорил мне, что я был одним из великих больных этого глобального дурдома. И внезапно прекраснейшая Моника, первая ученица-женщина, последовавшая за нашим Учителем, открыла рот:

— Да, это время женщин, которых нет на обложках журналов мод, которые были изгнаны средствами массовой информации за то, что у них нет диктаторского образца красоты. — Моника провозгласила это так, как будто бы она была Жанной д’Арк, желавшей освободить женщин от тиранического ига худощавости, навязанного верховенством мира fashion[12]. Моника знала, о чем она говорила. Она была одной из наиболее востребованных международных моделей, пока ее не вышвырнули, чтобы она сбросила несколько килограммов.

— Да, это время для пожилых, чтобы они бомбардировали общество высшей оценкой, — сказала профессор Журема с высоты своих более восьмидесяти лет, самая пожилая ученица и одна из самых смелых. Сделав небольшую паузу, она добила выступающих и зрителей своим следующим заявлением: — Вы, молодежь, — бананы, вялые, хрупкие, избалованные, робкие и застенчивые. Вы — могильщики, стерегущие мертвеца. Много говорите и не действуете. — Больше она ничего не сказала и ничего не стала уточнять.

Внезапно она стукнула тростью по голове одного лохматого парня, который жевал жвачку и сказал с сарказмом, обращаясь к ней:

— Высшую оценку за глупость. Старушка обалдела.

Великий педагог сделала несколько невероятных жонглирующих движений своей тростью и процитировала слова, которые она выучила с двумя бродягами:

— Высшую — за опыт. Культура без опыта бесполезна.

Из всех учеников я был единственным, кто не высказался. Ах, я забыл о Фелипе. Разрушитель, хоть и был самым сильным среди нас, не говорил ничего, ибо боялся, что его линчуют. Он чувствовал, что ему нечего сказать после таких нелепых мнений и, хуже того, высказанных там, куда нас не звали. Это была самая близкая команда Учителя. Команда, которая вызывала дрожь, когда выходила на сцену.

Не говоря больше ничего, Продавец Грез вышел, и мы быстро пошли за ним. Слушатели стояли какое-то время, думая обо всем, что они только что услышали. Они переваривали идеи и реакцию на них. У некоторых из них появилась изжога.

Через пару кварталов Учитель отозвал меня в сторону. Он был специалистом указывать на ошибки с глазу на глаз и хвалить при всех, и никогда наоборот. Но один раз он сказал мягко:

— Что тебя беспокоит, Юлий Цезарь?

— Учитель, ваши ученики не понимают вашего философского проекта.

— Они понимают по мере своих способностей. Почему не уважать эту меру?

— Они вас позорят и могут разрушить ваш имидж, могут разрушить проект грез. Из-за них происходит социальное брожение, люди не знают, как дать этому определение, как отличить мудреца от сумасшедшего.

Как отец, поправляющий сына, он тогда сказал мне:

— Я научился быть почитаемым и освистанным, быть любимым и ненавидимым, быть понятым и осужденным. Что бы я вынес, если бы прервал дыхание жизни? Никакая клевета не сможет вырвать у меня и кусочка моего существа, если я этого не позволю.

И, вдохновленный, высказал мне мысль, которую я пережевывал несколько дней подряд:

— Идеи являются семенами, и самая большая услуга, которую можно оказать семени, — это закопать его в землю.

Затем, глубоко вдохнув, он закончил:

— Человек без друзей — это почва без влаги, утро без росы, небо без облаков. Друзья — это не те, которые нам льстят, а те, которые срывают загадочность с нашего героизма и вскрывают нашу слабость. Интеллектуал без друзей — это книга без содержания.