Покупатели мечты

Как может мудрый человек тратить время на травинки, на которые никто не обращал внимания, даже вдохновленные садовники? Почему перед этой публикой он не воодушевлялся на произнесение речи? Это походило на разбрасывание своего ума! Но для него подлое общественное мнение, и даже наше, не имели значения. Он приседали почти неслышно бормотал несколько слов. Но мы читали по его губам:

— Героические травинки… Вы рождаетесь в негостеприимных местах, без воды и почти без земли и сопротивляетесь безразличию прохожих. Вы, как дети улиц, которые живут несмотря ни на что. Я воздаю вам честь.

Произнесенные полушепотом слова переходили от одного к другому, из уст в уста, чтобы все услышали. Если сумасшедшие разговаривают сами с собой, то Учитель был на вершине сумасшествия. Это был человек, который посещал свою душу и общался с образам, находящимися у него в голове. Видя, что мы за ним наблюдаем, он поднялся и без всяких пояснений сказал нам:

— Если бы мир был в состоянии войны с вами, можно было бы вынести сражение, но, если вы будете в состоянии войны с собой, это будет невыносимо. Не вступая в дискуссию со своими внутренними врагами, почти невозможно не создавать психических войн или же выжить в них.

«Что это за война?» — подумал я про себя. Пока я пытался обдумать этот вопрос, Бартоломеу, который был специалистом реагировать, не задумываясь, заявил:

— Дорогой шеф, я человек миролюбивый. У меня нет врагов.

— Кто знает, Бартоломеу, но все мы — специалисты создавать их, даже самые здравомыслящие из людей. А наихудшие враги — это те, кого мы не замечаем или не признаем.

Пустомеля Мэр тоже настаивал на том, что у него нет врагов. Он забыл, как предыдущей ночью сражался со своим воображаемым противником.

— Великий Учитель, я… прими… прими… — Он запутался в словах. И, рыкнув на самого себя, крикнул: — Выходи, наглое слово! — И Мэр вновь произнес, теперь уже успешно: — Я — примиритель идей. Запутанные дела, которые у меня есть, являются интригами оппозиции. И он посмотрел на меня так, как будто бы я был из команды, которая на него нападала.

Учитель, должно быть, подумал: «Что я здесь делаю с этой бандой неисправимых?» Но вместо того чтобы возмутиться, он терпеливо заметил:

— Я говорю о войне, ведомой большими и маленькими, богатыми и нищими. Война, которая отнимает блеск у знаменитостей, звук у церковников, спокойствие у интеллектуалов и превращает смелых в трусов. Я говорю о войне, которую мы выносим из социальной среды или создаем в интеллектуальной среде.

— Это — война миров? спросил Саломау, думая о фильме «Путь в звездах».

— Нет, Саломау. Я веду речь о войне, переодетой в улыбки, спрятанной за культуру, прикрываемой филантропическими жестами, таящейся за строгостью моды и темными очками.

Сразу же после этого Продавец Грез стал говорить более понятным языком, ведя речь с проницательностью, которую мне никогда не доводилось наблюдать с тех пор, как человеческое существо начало ставить пьесу своего существования на загадочной сцене времени.

— Одни окапываются от своих страхов, другие от избытка эйфории. Одни сражаются со своей озабоченностью, другие со своей отчужденностью. Одни испуганы навязчивыми мыслями, другие — болезненными мыслями. Одни погружены в будущее, другие — в прошлое. Одни борются с избытком экономии, другие — со своими вынужденными растратами. Одни терзаются от беспокоящих их воображаемых образов, другие — от ощущения тоски. Кто воспитан для того, чтобы выжить в этой войне? Кто обучен для того, чтобы убежать невредимым или с минимальными ранениями?

«Никто», — подумал я. Ни на каком конгрессе, ни в какой диссертации, ни в какой научной статье я не видел и не читал ни малейших комментариев об этой легкой войне в человеческой психике и о том, как себя экипировать, чтобы в ней выжить. Ежегодно сотни миллиардов долларов тратились на экипировку и тренировку солдат для войн, на которых проливают кровь, но не тратилось и нескольких долларов на экипировку и тренировку молодых и взрослых для войны, где получают удовольствие, учатся альтруизму, творчеству и приобретают мудрость.

Я знал, что более семидесяти процентов школьников испытывают состояние подавленности, но это была чистая статистика, как если бы я знал, что в стране была эпидемия холеры, при которой люди умирали повсюду, и ничего бы не сделал для того, чтобы бороться с болезнью или предупредить ее. Эпидемия подавленности отрицалась академией. Все больше и больше я соглашался с Учителем, что система образования была больной и формировала больных людей для больного общества.

Я был болен. Должен признать, что я был измучен переживаниями, плохо разрешаемыми трудностями, чувством вины, фатальной ревностью, невротической потребностью контролировать других и прочими другими пороками. Пока я думал о своей войне, Учитель говорил о своей: