— Почему-то думается, что подполковник проходил службу перед самой революцией в каком-нибудь высоком штабе. Возможно, был в Ставке, возможно, в Генеральном штабе или в штабе Главкома. Возможно, в Военном министерстве. Возможно, в штабе Петроградского округа. Данных нет, — извиняясь, улыбнулся Доронин. — Но почему-то, повторяю, упрямо хочется думать, что он вовсе не рядовой армейский офицер. Не окопник. И в Петрограде в восемнадцатом году очутился неслучайно.
— Ну, если это так, то еще есть кое-какие шансы напасть на его следы, — несколько обнадежила Доронина сотрудница. — А скажите, как скоро вам все это надо?
— Ответ старый: чем скорее, тем лучше.
— Я об этом спрашиваю, — уточнила сотрудница, — потому, что наша работа может вестись в двух направлениях: либо мы напишем в Саратов письмо и этого офицера будут искать наши сотрудники, либо в Саратов поедете вы и сами проведете весь поиск. Не сомневаюсь, что во втором случае результаты, конечно, будут достигнуты скорее.
Доронин задумался.
— А те данные, которые на этого офицера у вас есть, они не нуждаются в дополнительной проверке? — снова спросила сотрудница.
— Так ведь одно с другим практически не связано, — ответил Доронин.
— Конечно, если от восемнадцатого года идти к самому началу века, — согласилась сотрудница. — А может быть, такого офицера не было вообще? В те годы ой как многие прятались за вымышленными или чужими именами и фамилиями.
— Что же вы предлагаете?
— Для начала установить подлинность тех данных, которыми вы уже располагаете. А для этого вам надо сделать запрос или лучше самому побывать в Центральном государственном архиве Красной армии.
— Была такая мысль, — признался Доронин. — Но, если честно говорить, данным справки я поверил.
— Так ведь я вас и не разуверяю. Просто советую все хорошенько проверить. Только боюсь, что ЦГАКА тоже эвакуирован, — предусмотрительно предупредила сотрудница.
— Да так, наверное, и есть, — согласился Доронин.
И так на самом деле оно и оказалось. Материалы архива были вывезены в четыре города: в Саратов, Молотов, Барнаул и Чкалов. Когда Доронин услышал об этом, ему показалось, что его соответственно тоже разрывают на четыре части. Он чуть не застонал: сколько же времени потребуется, чтобы побывать и тут и там и во всем досконально разобраться. Но по мере того как сотрудники архива подробнее изучили заявку Доронина, ситуация неожиданно изменилась в лучшую сторону. Стало ясно, что материалы, интересующие Доронина, эвакуированы тоже в Саратов, как и те, которые ему надо было найти в Военно-историческом архиве. В таком совпадении Доронин увидел что-то вроде предзнаменования самой судьбы и, получив разрешение Ефремова, уже на следующий день вылетел в Саратов.
Город на Волге жил в напряженном трудовом ритме. Хотя население его значительно возросло за счет эвакуированных и большого числа военных, праздношатающихся на улицах почти не было видно. Дымили заводские трубы. На запад и на восток через Волгу непрерывно шли эшелоны.
В городе осели сотни больших и малых организаций и учреждений. И найти, где размещались архивы, было бы не так просто. Но у Доронина имелись адреса, и это очень облегчило дело. И в тот и в другой архив из Москвы уже звонили. Там знали о Доронине и сделали все, чтобы его работа закончилась успешно. Но сам поиск, несмотря на это, оказался неимоверно трудным. Хотя им занимались многие специалисты, отыскать следы бывшего подполковника русской армии оказалось очень сложно. И все же через неделю кропотливейших изучений пожелтевших от времени списков, ведомостей, приказов, рапортов и докладных удалось прояснить то, что было очень нужно знать Доронину. Но и на сей раз решить задачу полностью не удалось. Нить расследования потянулась за пределы Саратова и повела Доронина в Сызрань, в архив областного суда. И только здесь, спустя еще неделю, весь финал биографии и деятельности С.Г. Судзиловского стал ясен окончательно. Это была бесспорная удача. Туманный силуэт Шидлер-Барановой сразу стал вырисовываться четче. И если во время последнего разговора с полковником Круклисом у Доронина еще возникали какие-то сомнения относительно причастности отца Шидлер к делу «Добровольческой армии Московского района», то теперь он только и думал о том, как бы поскорее окунуться в архивные дела Верховного суда, а заодно кое-что посмотреть и в архивах своего наркомата.