Покушение на Гейдриха

Вдруг откуда-то привезли Чурду и Атика Моравца. Их подвели к мертвому парашютисту для опознания. Ведь Паннвиц понятия не имел, кто прячется в церкви. Он знал только про Кубиша и Габчика.

Чурда молчал. Стыдился? Потом прошептал:

— Опалка…

А в церкви между тем искали вход в подземелье. Церковь внутри выглядела ужасно. Все разбито, пол усыпан осколками стекла, алтарь повален… На улице кто-то орал в мегафон, обещая осажденным пощаду, если они сдадутся. Значит, кто-то еще оставался в подземелье. Не знаю, откуда Паннвицу было это известно. Может быть, в церкви нашли какие-то их следы. Пока шел бой, люди, засевшие в подземелье, молчали…

Теперь они начали обороняться и делали это умело. Чурду подвели к вентиляционному оконцу склепа: он должен был призвать тех, внизу, прекратить сопротивление. Атя Моравец отказался говорить.

Парашютисты ответили новыми выстрелами. Теперь они знали, кто их предал.

Когда не помогли ни мегафон, ни стрельба, были вызваны пожарные. Сам ли Паннвиц додумался или ему кто-то подсказал, но вдруг у коммутатора в институте, где я сидел, появился офицер и позвонил в центральное пожарное управление Праги. Злой, нервный, он требовательным голосом приказал, чтобы на Рессловую улицу немедленно приехали на своих машинах пожарные команды. Было это между семью и восемью часами утра. Посмотрев на меня, офицер сказал:

— Скоро вы нам понадобитесь. Как только приедут пожарные…

Я БЫЛ ШОФЕРОМ ПОЖАРНОЙ МАШИНЫ

Когда я был еще мальчишкой, я всегда говорил «пожарники», а не «пожарные». Мог ли я предположить, что когда-нибудь и сам стану пожарным? Вся жизнь человека зависит от случая. Я работал тогда на авиазаводе, и однажды нам сказали, что пожарная охрана — это часть гражданской противовоздушной обороны и ее необходимо расширить, поскольку надо быть готовыми к авианалетам. Ты, говорят мне, молодой и сильный, отчего бы тебе не записаться в охрану?

Я согласился, так и оказался в пожарной охране Праги. И вот ведь случай: в тот самый день как раз я и дежурил. Суточное было дежурство, длилось двадцать четыре часа подряд. Тоска страшная — сиди и жди сигнала тревоги. Дело было под утро, да, собственно, утро уже наступило. А ночь прошла спокойно, без воздушной тревоги.

Сижу, думаю обо всем и ни о чем. Небо чистое-чистое, будто вымытое, а я радуюсь, что скоро домой.

И вдруг — тревога! Общий сбор! Я только вытаращил глаза. Быстро, ребята, подъем… едем…

Мы вообще ничего не знали. Начальнику позвонили, и он мне приказал: «Давай дуй на Карлак!», то есть на Карлову площадь. Я рванул, пулей проскочил через все перекрестки, и за несколько минут мы примчались на Карлову площадь. Дыма мы нигде не видели, но кругом было полно эсэсовцев. Нам все это показалось странным. Мы стояли, глазели на немцев, которые перекрыли все улицы. И тут подоспел наш начальник и сказал, что в подземелье церкви на Рессловой улице засели люди, убившие Гейдриха, и их надо выгнать оттуда водой.

— На нас не рассчитывайте, — буркнул кто-то из ребят.

Начальник разозлился:

— Кто это сказал?

Все молчали.

— Посмотрите: кругом гестаповцы. Они вмиг вам мозги вправят.

Наш начальник был отпетый негодяй. После освобождения в 1945 году его судили как коллаборациониста.

— И давайте пошевеливайтесь, — добавил он.

На тротуаре лежал мертвый. Уже потом я узнал, что трое парашютистов оборонялись на хорах. Одному из них гранатой перебило ноги. Его повезли в больницу, но по дороге он скончался. Другой тоже был тяжело ранен, и его не довезли до больницы — умер, не приходя в сознание. Третий лежал на тротуаре.

Эсэсовцы беспорядочно носились по улице, стреляли, но редко когда попадали в маленькое вентиляционное окошко склепа в подземелье церкви. Пули только отскакивали от стен. Какой-то офицер спросил, кто из нас знает расположение помещений в подвале под церковью. Есть ли там коридоры и как проходит канализация? Мы молчали и пожимали плечами.

Наш начальник велел одному из пожарных взять молот и, осторожно подобравшись вдоль церковной стены к оконцу, выбить закрывающую его решетку. Парень попробовал было это сделать, не думаю, чтобы ему особенно хотелось. А я спросил себя: что бы я стал делать, если бы меня послали на это дело? Видите, опять-таки — все случай. Этот наш парень вылез вперед, чтобы получше все видеть, тут ему и сунули в руки молот. Попробовал бы он не пойти — тут же забрали бы, а назавтра его фамилия красовалась бы в списках тех, кто расстрелян за одобрение покушения. Волей-неволей ему пришлось пробиться к окошку.

Два-три удара молотом — и решетка выпала из оконца. Сам Франк похвалил парня, а нам было тошно. Нет, я бы туда не пошел, это я понял. Лучше пусть обо мне напишут на красном плакате, что немцы вывешивали, сообщая о казнях, чем потом всю жизнь корить себя: я помог этим свиньям…

Немцы хотели забросать подземелье гранатами со слезоточивым газом и потом забить окно матрацем. Но у тех, внутри, была лестница. Гранаты они выкинули обратно, а лестницей выбили из окна матрац. И без остановки стреляли так, что эсэсовцы боялись даже подползти к матрацу.