Покушение в Варшаве

– Этих невинных людей ваши сторонники тоже убьют? – осведомилась Мария-Луиза. – Я была верна мужу. Да и не имела причин смотреть на сторону. Что до вас – мне приказали. Я не могла ослушаться. Эта жертва была залогом моей свободы, моего счастья. Глядя на вас сейчас, я думаю, что правильно поступила. Вы напоминаете мне его. А Бонапарты приносят в мою жизнь только несчастья.

Она говорила жестче, чем хотела. В ее сердце не было ненависти к сыну. Зато много-много боли из-за десять лет назад совершенного предательства.

– Я любила тебя, – выдохнула принцесса почти против воли.

Но герцог уже без сил упал в кресло. Хотел что-то сказать, но уронил голову на грудь. Зашелся кашлем. На его белом воротнике появились ржавые пятна. И женщина с ужасом увидела, что ее ребенок не может остановиться, колотясь всем телом. Клокотания в горле переходят в надрыв, а грудь стучит, как намокший на дожде барабан – глухо, со всхлипами.

– Франц, сынок! – Мария-Луиза оказалась около него, вытащила платок. Он отпихивал ее руку. – Мальчик, я не знала, что дела уже так плохи! Прости меня. Умоляю. Ведь я знаю, чего стою. Я дрянная мать. Но я люблю тебя.

Герцог отталкивал ее, как умел. Но принцесса обхватывала его голову и прижимала к себе.

– Доктора! Скорее! – призывала она. – Ему плохо! Плохо! – а сама продолжала уговаривать сына: – Мы уедем, уедем отсюда. Несмотря на запреты. Я увезу тебя в Парму. Там тепло. Там ты поправишься. Твой брат с сестрой, они хорошие. Господи, не отбирай у меня второго!

Прибежали доктора. Гастон попытался оттеснить принцессу и уложить герцога в постель. Но она не ушла. Суетилась рядом. Помогала медикам. А потом села на стуле у кровати и заявила врачам:

– Не бойтесь: я хорошая сиделка. Правда, опыт у меня плохой.

Что и говорить, генерал Нейперг все-таки умер.

* * *

Варшава

Бенкендорф извелся. Просыпался ночами. Смотрел в потолок. Надо было завершить коронацию раньше, чем персы успеют хоть что-то начать. Чтобы до времени удержать Польшу. Здесь полыхнет – дело ясное. Но не сейчас, когда и так не знаем, какой огонь забивать. После. Когда распутаемся и с турками, и с персами.

А потому надо удерживать посольство в дороге, ласкать, сколько можем. Застряли в Москве? Конечно. Большой город. Пусть ходят по театрам, кремлевским закромам, забавляются оркестрами роговой музыки на ночных озерах. Что угодно – только не двигаются. Пока фактически отправленный на убой принц жив – нет повода начать войну.

По донесениям Жоржа из Первопрестольной, персы вообще не хотели нового конфликта. Верить или нет? В любом случае надо торопиться домой.

– Твоя мать сейчас живет в Москве? – Александр Христофорович положил тяжелую руку на бок Софи Апраксиной.

– Конечно, – отозвалась та сквозь сон. – Моя мама урожденная княжна Голицына. Все Голицыны предпочитают жить в Москве. – Она проснулась и села в кровати. – Моя мать там очень влиятельна. Помнишь, у Грибоедова: «Что будет говорить княгиня Марья Алексевна?» Это про мою матушку.

«Опять Грибоедов!» – чуть не застонал Шурка, уронив ладонь на лоб. Вдруг его посетила мысль.

– Она дает балы? Твоя мать дает балы?

– Еще бы. – Софья Петровна ладонью взъерошила его влажные со сна волосы, ну те, что остались, на висках. – Нечасто. На все нужны средства. Хотя мать очень богата.

– Напиши ей, – потребовал Александр Христофорович. – И от имени императора попроси дать бал в честь персидских гостей.

«Ублажайте их, сколько можете», – мысленно взмолился он, обращаясь не то к знаменитой Марье Алексеевне, не то ко всем москвичам.

* * *

– Наша «великая бабушка» натворила дел, – рассуждал цесаревич, сидя за завтраком с супругой. – Зачем ей понадобилось делить Польшу? Русские земли стонут под игом иноверцев? Чушь. Они будут также стонать под любой властью. Ибо им люба воля-вольная, сиречь анархия.

Княгиня Лович кивала в такт его голосу, особенно не вслушиваясь в рассуждения. Ее беспокоила сахарная корочка на горшочке каши – не пригорела ли?

– Зачем присоединять Крым и помогать грекам против турок? – продолжал муж. – Зачем называть меня таким именем? Константин – царь для Константинополя! Теперь хлопот не оберешься.

Менее всего он мечтал попасть на развалины Византийской империи. Второй из великих князей нашел дом в Польше и не хотел больших хлопот, которые неизбежны, когда устраивается новое государство. Пусть августейший брат клятвенно заверил его, что не хочет Константинополя, что уже и с Варшавой русским через меру хлопот. Что толку?

– Теперь мы обязаны всюду поспевать и быть в вечной связке с пруссаками и австрийцами из-за польских земель. С султаном – из-за греков. С англичанами – из-за места под солнцем.

– Последнее вы вряд ли можете отнести на счет бабушкиных каверз, – сказала Жанетта, подавая мужу кусочек морковного пудинга со сливочным кремом. – Друг мой, я вчера выписала из книги аббата Паоли несколько страниц об искушении и смирении, придете послушать меня после парада на Саксонской площади?