Покушение в Варшаве

– Однако я не за этим вас нашел, – продолжал врач. – Вчера нас посещал секретарь вашего посольства в Петербурге сэр Кеннеди. Осведомился о нашем положении, не желаем ли мы чего. Обещал во всем содействие. Но мы не доверяем ему, как вам. Мы его не знаем. Он сказал, что нам лучше не видеться с вами, не принимать от вас советов…

Александер несколько минут молчал, обдумывая сказанное.

– В таком случае примите последний.

Доктор сделал внимательное лицо.

– Обсуждайте каждый шаг между собой. И только между собой. Вы не дети, положитесь на собственный разум. Не верьте ни деньгам… да-да, ни деньгам… ни посулам от чужих. Вам никто не хочет добра. А цель у вас – не бросить свою страну в огонь, – полковник помедлил. – И держитесь как можно ближе к генерал-губернатору, не покидайте его дом без надобности… и как можно дальше от толпы черни.

До перса не сразу дошел смысл последней фразы.

– Но разве…

Джеймс остановил его знаком.

– Я могу много плохого сказать о здешних властях. Но они никогда не опустятся до того, что случилось в Тегеране. Верьте мне, они этого не хотят. И будут защищать вас полицией, пожарными, если надо – войсками столичного гарнизона.

Мирза-баба чуть побледнел. Видимо, уверения сэра Кеннеди были иными.

– Вы все сказали о наших властях.

«Боюсь, что и о своих», – вздохнул Джеймс.

– Удачи.

Ему было крайне неприятно признать, что единственная сторона, которая выиграет от неизбежного открытия второго фронта на Кавказе, – его кабинет. Что смерть персидского принца здесь, в Москве, от несчастного случая, яда или праведного гнева черни, закроет двери для любых переговоров и разожжет пламя, которое его непосредственный начальник посол Макдональд так старался потушить.

«Так вот зачем Кеннеди прибыл в Москву, – догадался полковник. – Помимо дурочки-фрейлины у него еще дела. Но Москва – не Тегеран. Ни духовенство, ни чернь не получают от нас денег. Высшие чины не на нашем пансионе…» Солдатская склонность нынешнего кабинета к авантюрам способна была взбесить и не такого опытного резидента, как Александер. Еще большей авантюрой, чем убийство в Тегеране, представлялась вспышка в Москве. Нападение на него вовсе не случайно. И, как ни горько признать, исходит вовсе не от Голицына. «Не уеду!» – решил Джеймс. Премьеры приходят и уходят, а интересы остаются. Полжизни проведя на Востоке, он понимал, что негибкость политиков компенсируется усилиями профессионалов.

* * *

Варшава

Дарья Христофоровна никогда не страдала отсутствием самомнения. Помнится, брат вынужден был придерживать рукой челюсть еще в 1822 году, когда на конгрессе в Вероне она без тени смущения внушала Меттерниху:

– В своей стране, сударь, я очень знатная дама. Я стою выше всех по положению при дворе. А главное, я по-настоящему близка августейшим особам, поскольку принадлежу к императорской семье.

– Долли, ты в своем уме? – тогда спросил у нее Шурка. – Воспитанники – не дети.

И в ответ получил только неопределенное движение рукой.

– Подумаешь, кто разбирается в наших связях?

Но Меттерних разбирался. Он просто позволил любимой женщине насладиться этим маленьким лукавством, потому что был восхищен и очарован ею. Ведь она и сама – царица!

К своему двору княгиня Ливен писала то об интимной дружбе с королем Георгом IV, фаворитку которого маркизу Каннингем сопровождала к распутному двору короля-гуляки в Брайтоне. То о нежных признаниях монарха ей самой: «Небеса создали нас друг для друга, ваши вкусы станут моими, ваших врагов запишите на мой счет…» Далее король распахивал перед ней дверь в свою спальню, где над кроватью висел ее портрет кисти Лоуренса.

Дипломаты всегда набивают себе цену. Почитать их, так монархи стран аккредитации только и советуются что с ними, забыв своих дураков-министров. Так у Долли и выходило: «В Виндзоре в этом сезоне царили роскошь и элегантность. По утрам король заходил в мои покои, чтобы украсить их моими любимыми цветами, – белые туберозы распускались прямо на моем столе, пока мы пили чай. Прислуга по его приказу шептала мне так, чтобы не слышал муж, от кого они присланы. В королевскую гостиную вела прелестная галерея окнами в сад, там его величество всегда поджидал меня, чтобы поздороваться по-домашнему, прежде чем наступит час официальных приветствий. Не знаю, что рассказывают о неотесанной грубости этого монарха на континенте, со мною он всегда любезен и стремится меня позабавить».

И далее в том же духе. Александр Христофорович давно привык к тому, что нужно делить надвое. Но тут сколько нужно поставить в знаменатель? Мудрено ли, купаясь в комплиментах себе самой, проворонить сведения о Тегеране? Он говорил, он предупреждал! Но в ответ: «Во время малых приемов в гостиных я всегда занимаю самое привилегированное место, храбро восседаю на ступеньках тронного кресла, откуда иду прямо в кабинет его величества, где мне предлагается завтрак. А когда я возвращаюсь, оставшиеся дамы примечают, нет ли на моем лице следов усталости, не сломано ли перо в моей прическе, не забыла ли я в покоях короля перчатку».