Покушение в Варшаве

– Вы можете ехать отсюда прямо в Петербург или остаться на коронацию, – криво усмехнулся цесаревич, – если туалеты жены позволяют. В любом случае вам придется говорить с моим братом напрямую, так, словно господин Меттерних не стоит за вашими плечами. Если Никс вам поверит, вы достигнете успеха.

Снова посол неосознанно отметил, что великий князь назвал императора домашним, уменьшительным прозвищем. Без должного уважения.

– Спасибо за совет. – Фикельмон поклонился. – Но ведь не только греки у турок. Венгры у нас. Поляки у вас. На кого вы обопретесь, если они вздумают бунтовать?

Цесаревич улыбнулся послу как родному.

– Случись России оступиться, ей никто не поможет. Она будет один на один с любой бедой, как уже случилось в двенадцатом году. В этом правда. Я ее понимаю. Мой незабвенный брат Александр понял по опыту. А Никс, кажется, родился с этим знанием. Мы одни. Хотя часто жертвуем для союзников. – Константин развел руками. – Большой и сильный должен давать, не требуя ничего взамен. – Он помедлил. – Возможно, моя династия потеряет польские провинции. Я вижу это каждый день в глазах моих офицеров, как бы ни хотел доверять им. Я сам теперь уж поляк – не русский и не немец. Но, – цесаревич поднял палец, – и вашему парнишке, этому последышу Бонапарта, здесь нечего искать. Как бы господин Меттерних ни старался.

* * *

Вечером, ложась спать, Шарль-Луи сказал жене:

– Великий князь Константин очень умный, хотя и своеобразный человек. Я не хотел бы иметь его своим владыкой.

Дарья Федоровна поцеловала супруга в лоб.

– Слава богу, нами правит добрейший и достойнейший император Франц, истинный подарок человечеству.

– Так всегда и говори, – рассмеялся Фикельмон. – Но помни, что в Петербурге нам придется действовать так, будто плутни князя Меттерниха – это только его плутни. Ты ведь понимаешь, о чем я?

Супруга кивнула.

– Мы сами должны быть выше этого. И демонстрировать понимание между державами. Чтобы, когда восстанут венгры, у русского императора хватило благородства или чувства самосохранения, называй как хочешь, нам помочь.

– Венгры? – Молодая женщина даже села в кровати. – С чего? Они прекрасно устроены. – Ей не понравилась снисходительная улыбка на лице мужа. – В любом случае это будет крайняя неблагодарность к короне, которая столько веков защищала их от турок!

Шарль-Луи готов был высмеять ее праведный гнев, но тема казалась не из веселых и могла повести к дальнейшим разногласиям, чего перед сном он совсем не хотел.

– Скорее уж восстанут поляки, – упрямо заявила жена. – Мне искренне жаль их. Такие храбрые и такие несчастные! Но меня пугает сама мысль о бунте. Бешенстве черни. Убийствах. Не приведи Бог. Поэтому я сегодня и намекнула супруге цесаревича на поведение графини Вонсович. Она с ее сумасбродной головой…

– Ты предупредила княгиню Лович об угрозе? – поразился муж.

– Ну да. – Дарья Федоровна пожала плечами. – Но, кажется, она не прислушалась…

Шарль-Луи взял жену за обе руки.

– Ошибаешься. Она все рассказывает мужу. И ты уже начала оказывать услуги императорской семье. Поздравляю.

– Я просто хотела предупредить…

– Ты делаешь верные шаги, даже если не сознаешь этого, – ободрил муж. – Ты молодец. К тебе будут относиться как к заведомому игроку на «их стороне». Нам стоит остаться на коронацию?

– О нет! – в ужасе воскликнула Дарья Федоровна. – У меня не хватит платьев. А заказывать что-либо в Варшаве я отказываюсь!

Глава 8. Въезд

– И зачем нам два цесаревича?[57]

Казалось, император начал жаловаться еще в Петербурге и продолжал до Варшавы с перерывами на сон и поломки экипажей. Бенкендорф никогда не видел его таким: взъерошенный, злой, точно сам перед собой оправдывается и сам себе объясняет, почему должен надеть корону Польши, которая принадлежит ему по праву.

– Я обязан решиться хотя бы ради сына. А то выходит, у меня два наследника. Вот потонули бы в прошлом году в шторм[58]. Или отнесло бы нас к турецкому берегу. Или помер бы я, ну бывает же…

Бывает. Но редко. Просто так государи не мрут. Причина нужна. В этом Александр Христофорович был убежден.

– Кто наследует? По всему должен бы сын. Я и регента, случись чего, назначил – брат Михаил[59]. Ему доверяю. Но у Константина-то тоже титул! И его права неоспоримы. Ладно, он мне уступил. Но обязан ли уступать ребенку? Да и сколько таких, кто предпочтет видеть царем взрослого дядьку, а не одиннадцатилетнего мальчика? Я не могу, коснись беда, поставить Сашу в такое положение…

Н-н-да. Ситуация. Никсу не позавидуешь. Вечно под ударом.

– Я оставил все, как есть. Боялся тронуть осиное гнездо. Но нельзя вечно жить в страхе. Точно половина тела парализована.