Пол и характер

Преступник рождается преступником; тем не менее он чувствует, совершив преступление, что он потерял и ценность как человек, и право на человеческое существование. Преступники – народ, в большинстве случаев, малодушный. Этим и объясняется вышесказанное. Среди преступников нет ни одного, который гордился бы совершенным им злодейством, который имел бы столько мужества, чтобы оправдать свое преступление. Преступник-мужчина с самого своего рождения стоит в таком же отношении к идее, ценности, как и мужчина-непреступник. Женщина, совершая самое гнусное преступление, никогда не чувствует себя виновной.

Таким образом, мы доказали, что «Ж» лишена деятельности в сфере понятий и суждений.

Функция понятия заключается в том, что субъект ставится лицом к лицу с объектом; функция же суждения является выражением родства и глубокого единства субъекта и объекта.

Здесь нам уже не в первый раз приходится делать вывод: у женщины нет субъекта. Непосредственно примыкает к доказательству алогичности женщины также и доказательство ее аморальности. Мы уже видели, как глубоко залегла ложь в сущности женщины в силу ее безразличного отношения к идее истины и вообще к объективным ценностям. Мы еще вернемся к этой теме, а пока обратим свое внимание на другие моменты. При этом рекомендуется особенная осторожность и даже проницательность, до известной степени. Дело в том, что появилось несколько подделок под этичность и фальсификаций морали и что многие женскую нравственность ставят выше мужской. Я уже указал на то, что необходимо делать различие между аморальным поведением и поведением антиморальным, я повторяю, что по отношению к женщине речь может идти только об аморальном поведении, которое не касается морали и не является в области морали каким-либо течением или направлением.

Женщина может искренне удивляться и возмущаться, когда ей приходится выслушивать пункты обвинения. Ей будет казаться странным, что не признают ее права поступать именно так, а не иначе. Наоборот, преступник-мужчина молчаливо выслушивает обвинение.

Женщина всегда уверена в своем «праве», так как она никогда не подвергнет себя суду своей совести. И преступник, конечно, мало прислушивается к голосу своей совести, но он никогда не настаивает на своем праве. Мысль о праве, как напоминающая ему о совершенном им преступлении, не может быть предметом его желания, и он старается от нее уйти. Это ясно показывает, что он раньше имел определенное отношение к идее, но теперь он не желает восстановить в памяти факта своей измены лучшему «я». Ни один преступник не думал еще о том, что люди, подвергая его наказанию, творят над ним несправедливость[16]; женщина, напротив, уверена, что обвиняющий ее действует из злого умысла. Если она сама не захочет понять, никто не сможет ей доказать, что она совершила преступление.

Когда начинают ее увещевать, она плачет, просит прощения и «узревает свою вину»; она серьезно уверена, что чувствует к этому желание: слезы доставляют ей томительное наслаждение. Преступник стоит на своем, он не сразу доступен убеждению; упорство женщины довольно легко превращается в мнимое сознание вины, при некотором умении обвинителя. Одинокие страдания сознавшего тяжесть своего преступления, тихие слезы, отчаяние вследствие позора на всю жизнь – все это совершенно неизвестно женщине. Кающаяся, бичующая свое тело флагеллантка – это кажущееся исключение из общего правила, но впоследствии это дает нам убеждение в том, что женщина чувствует себя виновной только между другими людьми, в компании.

Я не утверждаю, что женщина зла, антиморальна, я утверждаю, что она большей частью не может быть злой: она аморальна, низка.

Два дальнейших феномена, на которые вообще ссылается ценитель женской добродетели, – это женское сострадание и женская непорочность. Чудесная сказка о душе женщины создалась под влиянием женской доброты и сочувствия; но самым неопровержимым аргументом в пользу высшей нравственности женщины явилась женщина как сиделка, как сестра милосердия. Я неохотно касаюсь этого пункта и оставил бы его без внимания, но меня вынуждает к этому то, что в одном личном разговоре мне было сделано возражение, которое, по-видимому, повторят и другие. То, что женщины ухаживают за больными, не доказывает их сострадания. Это ошибочный взгляд. Наоборот, ухаживание за больным свидетельствует о наличии у женщин черты, противоположной состраданию.

Мужчина никогда не мог бы смотреть на страдания больных – это мучило бы его и изнуряло, а потому мужчина не может долгое время ухаживать за больными.

Кто наблюдал сестер милосердия, тот, вероятно, не раз удивлялся их равнодушию и «мягкости» в минуты самых страшных мучений смертельно больных людей. Так и должно быть, так как мужчина, который не может спокойно видеть страдания и смерти других людей, был бы плохим помощником больному. Мужчина хотел бы утишить боль, предотвратить смерть, он хотел бы помочь; но где помощь является лишней, там есть место для ухаживания – для занятия, к которому так приспособлена женщина.