Пол Маккартни. Биография

Вернувшись домой из Токио, он записал видеообращение для японского телевидения, где извинялся перед слезливыми поклонниками за свою «ошибку» и одобрительно оттопыривал большие пальцы в адрес своих бывших тюремщиков. Еще он написал повествование о своих злоключениях размером в 20 тысяч слов — немалое достижение для человека, натренированного выдавать немногословные тексты для песен, которые продавались большими тиражами, чем книги самых популярных писателей.

На самом деле, он всегда хотел написать книгу — как Джон в битловские годы, — но никогда не думал, что способен на это. Свое сочинение он озаглавил «Японский арестант» (Japanese Jailbird), частным порядком напечатал себе один экземпляр в виде книги и убрал рукопись под замок с намерением отдать ее своим детям, когда те станут старше и захотят, чтобы им объяснили подоплеку травматических событий, которым они стали свидетелями. «Однажды, когда мы все состаримся, а мой сын будет взрослым тридцатилетним мужчиной… тогда я скажу: „Вот, пожалуйста, читайте“».

Тем не менее альбом McCartney II вызывал некоторые сомнения по поводу того, насколько серьезно он отнесся к японской истории и искренне ли было его раскаяние. Фотография для обложки, сделанная Линдой, давала его крупным планом в белой футболке, как на карточке арестанта, только с наигранно испуганным выражением лица. А один из треков, синтезаторный инструментал, был озаглавлен «Frozen Jap» («Замерзший япошка»). Хотя слово «Jap» в ту пору мало кому на Западе резало слух, название выглядело как аналог не столько его фирменного отогнутого большого пальца, сколько среднего.

На самом деле трек был записан летом 1979 года, задолго до японского кошмара: Пол имел в виду передать своей музыкой классический образ заснеженной Фудзиямы, а «Frozen Jap» просто было грубым черновым названием, вместо которого так ничего и не придумали. На экспортных экземплярах, продававшихся на Дальнем Востоке, оно было заменено на «Frozen Japanese» («Замерзший японец»). Однако, как Пол сам потом признавался, в Японии его все равно восприняли как «невероятное оскорбление». Причем фанаты — более чем горячо реагировавшие на его злоключения — наверняка в первую очередь.

В любом случае тревожиться было не о чем — теперь он снова сидел дома в Писмарше с Линдой и детьми, среди рощ и водопадов, наслаждаясь тихим ржанием лошадей, доносящимся из их подогреваемого паддока. После всего пережитого разве мог 1980 год огорошить его еще какими-нибудь неприятностями?

Глава 38 «Это погрузило всех в ступор на всю оставшуюся жизнь»

Борьба Джона за право оставаться в Америке завершилась в 1975 году, когда Апелляционный суд США постановил, что его единственная судимость семилетней давности по делу о хранении наркотиков в Лондоне была неправомерной и, соответственно, что он не представляет опасности для моральных устоев нации. После этого ФБР отменила слежку, иммиграционная служба прекратила свои домогательства, а через год он получил грин-карту, которая давала ему право на постоянное проживание в стране.

В день тридцатипятилетия Джона, 9 октября 1975 года, Йоко родила ему сына, которого назвали Шон Таро. Поскольку контракт Джона с EMI / Capitol истек, он решил оставить музыку и посвятить себя воспитанию Шона, в то время как Йоко взяла на себя ведение финансовых дел. Бывший громогласный радикал, наркоман, пьяница и возмутитель спокойствия переквалифицировался в мужа-домоседа. Обосновавшись в квартире на седьмом этаже «Дакота-билдинг», завязав с наркотиками, алкоголем и сигаретами, он постепенно учился менять подгузники, готовить и даже печь хлеб.

Вопреки распространенному позже мнению, он не стал затворником. Его часто можно было встретить в Центральном парке или где-нибудь в районе более-менее безопасного Верхнего Вест-Сайда. Ему продолжали приходить в голову идеи песен, демо-версии которых он записывал на своем безнадежно устаревшем домашнем оборудовании. Сколь бы беспечным и несобранным человеком он всегда ни казался, Джон не уступал Полу в тщательности, с которой он сберегал реликвии своего прошлого. В угловой комнате его апартаментов стояли ряды круговых вешалок, хранившие все предметы одежды, которые он когда-либо носил на сцене и вне ее, начиная еще со школьного блейзера из «Куорри-Бэнк», — все вместе это напоминало какую-то помесь бутика и музея.

В 1977 году, дожив всего до сорока двух лет, умер Элвис Пресли, и это событие лишь утвердило Джона в его намерениях. «Король» к тому времени превратился в жалкого персонажа, распухшего от лекарств и фастфуда, прикованного к концертному конвейеру пошлых лас-вегасских кабаре. Джон всегда боялся оказаться в таком же положении и теперь был уверен, что, соскочив с карусели рок-н-ролльного шоу-бизнеса, спас себе жизнь.