Звучащий на протяжении всей «Love Me Do»
проигрыш на губной гармошке был инспирирован двумя чужими вещами: «Hey Baby» Брюса Шэннела и недавним первым номером британского хит-парада «I Remember You» в исполнении Фрэнка Айфилда — главного соперника Пола за внимание Айрис Колдуэлл. (Со своей всегдашней расторопностью Пол к тому моменту уже добавил «I Remember You» в концертный репертуар Beatles.) Хотя вживую Джон одновременно играл рифф на гармошке и подпевал «Whoa-oh love me do», при записи он не успевал управиться с тем и другим, и потому все «Whoa-oh» взял на себя Пол (хотя был вполне способен взять на себя и гармошку).Выпуск «Love Me Do»
назначили на 5 октября. Из-за того, что пластинка выходила на Parlophone, да еще и в исполнении коллектива с таким странным названием, начальство EMI решило, что это, должно быть, опять что-то комедийное. Из людей, понимавших в поп-музыке, никто не думал об этом сингле как о потенциальном хите, и все считали название «Beatles» почти самоубийственно уродливым. Как бы то ни было, рекламная машина компании пришла в движение: незадолго до даты выпуска 250 экземпляров сингла с обозначением авторства «John Lennon — Paul McArtney» были распространены среди музыкальных журналистов, радиодиджеев и телепродюсеров.Для Beatles
, как и для их семей и поклонников в родном городе, потрясением был уже сам факт выхода пластинки, а тем более возможность услышать ее по радио, пусть даже большинство диджеев не могли удержаться от легкого сарказма в отношении их названия. Впервые, лежа в кровати на Фортлин-роуд, 20, Пол мог слышать самого себя в наушниках на фоне того же ночного лая полицейских собак, который когда-то сопровождал его первое знакомство с Элвисом и Литтл Ричардом.Однако теперь его главный любимец из всех тогдашних рок-н-ролльных крикунов был уже не просто голосом из эфирного далека. 12 октября в нью-брайтонском «Тауэр боллрум» Брайан отмечал выпуск «Love Me Do»
концертом с длинным перечнем участников, во главе которого стоял гастролировавший тогда по Британии Литтл Ричард, а Beatles шли сразу вслед за ним. Обитатели Мерсисайда не могли истолковать это восторженное послание иначе: теперь существовал только один человек, который статусом и рок-н-ролльной доблестью превосходил их парней.Ричард к этому времени несколько отличался от своей анархической персоны образца середины пятидесятых — он сменил мешковатые флуоресцентные наряды и вороной помпадур на ладно скроенные костюмы из искусственного шелка и очень коротко остриженные волосы в духе Нины Симон. Поначалу благоговение Пола с Джоном перед кумиром было так велико, что они не осмеливались даже заговорить с ним, не то что попросить о совместной фотографии. Вместо этого они позвали на помощь брата Пола Майка, который гордо заявился на концерт с новенькой камерой. «[Майк] подыскал местечко в декорациях и снимал Ричарда на сцене, пока мы стояли в кулисах и по очереди пытались попасть с ним в кадр, — будет вспоминать Пол. — Но ничего не вышло. Майк сказал, что Ричард слишком быстро двигается, чтобы его подловить. Кажется, получилась одна фотография — на ней был Ричард и сбоку плечо Ринго».
Вскоре, однако, они отринули всякую скромность и дружным выводком в своих одинаковых воротничках на булавке следовали за звездой повсюду, засыпая ее вопросами. «Они спрашивали меня: „Ричард, как выглядит Калифорния? — пишет Ричард в своей автобиографии „Рок-квазар“ (The Quasar of Rock
). — А дома в Нью-Йорке правда такие высокие? А ты когда-нибудь встречался с Элвисом Пресли? А он правда хорош собой?“»«У меня сложились особенно близкие отношения с Полом Маккартни, а вот с Джоном у нас ничего не выходило… Он, как всегда, не соблюдал приличий [пускал газы], потом вскакивал и раздувал их по всей комнате — а мне это не нравилось. Он был не такой, как Пол с Джорджем, — эти были милыми ребятами. Пол заходил, садился и глазел. То есть пялился в одну точку. Говорил: „О Ричард, ты мой кумир! Можно я просто до тебя дотронусь?“ Ему хотелось научиться голосить (holler
), как это делаю я, так что мы с ним сели за фортепиано и давай кричать: „Ууу-ху! Ууу-ху!“, пока у него не стало получаться. Я один раз бросил свою рубашку публике, а Пол сходил и принес одну из своих лучших рубашек и говорит: „На, Ричард, возьми“. Я говорю: „Я не могу“, а он настаивает: „Пожалуйста, возьми, если не возьмешь, я расстроюсь. Только подумать — Литтл Ричард в моей рубашке! Просто не верится!“»