Поль Робсон

К классической музыке Поль относился с благоговением. В студенческие годы он впервые услышал Бетховена. Это был финал Девятой симфонии, написанный композитором на слова оды «К радости» Ф. Шиллера. Музыка, донесшаяся до Робсона сквозь шумы и потрескивания граммофонной пластинки, разительно отличалась от всего слышанного им прежде. Захваченный ее величием и красотой, он не обращал внимания на несовершенства записи. Никогда ранее не доводилось Полю ощущать столь сильную потребность в немедленном душевном отклике, испытывать такую сладостную остроту переживаний от музыки. Он закрывал глаза, и уже не героические образы, рожденные музыкальным гением Бетховена, а он, Поль Робсон, вступал в смертельную схватку с, казалось бы, неодолимыми силами злого рока, стоически переносил жестокие испытания, уготованные ему судьбой, и, торжествуя, шел вперед, «от мрака — к свету, через борьбу — к победе».

Не менее волнующим для Поля стало и знакомство с русской симфонической и оперной музыкой. Арии Бориса Годунова из одноименной оперы М. П. Мусоргского в исполнении Ф. И. Шаляпина он также впервые услышал с граммофонной пластинки, записанной американской фирмой «Голос его хозяина», в 1922–1923 годах.

Много раз опускал Поль мембрану с металлической иглой на вращающийся черный диск, пытаясь распознать таинство великой музыки и удивительного по красоте голоса. Вокальное мастерство Шаляпина с его умением придавать своему высокому басу различные тембровые окраски, что позволяло певцу предельно раскрывать смысл исполняемого им произведения, заворожило Робсона. Он был готов поклясться, что понял каждое слово, каждую фразу, прозвучавшую с пластинки. Пытаясь воспроизвести драматические интонации Шаляпина, он повторял вслед за певцом: «Прощай, мой сын… умираю… Сейчас ты царствовать начнешь. Не спрашивай, каким путем я царство приобрел…»

Хотя его голос был ниже шаляпинского и значительно уступал ему в чистоте и благородстве тембра, он обладал похожей мягкостью звучания, задушевностью интонаций.

Когда Поль услышал новые записи Шаляпина — «Блоху» Мусоргского и «Песню Варяжского гостя» из оперы Н. А. Римского-Корсакова «Садко», — он загорелся желанием включить их в свой репертуар. Довольно быстро выучил русские тексты, успешно преодолел трудности произношения, попробовал репетировать с Ларри, подготовившим музыкальное сопровождение, и… на первой же репетиции ощутил собственное бессилие. Ему не хватало музыкального образования, вокальной техники, необходимых для исполнения классических произведений. Последовали месяцы упорных занятий с Ларри, с учительницей музыки Терезой Армитедж, некогда учившей Эсланду игре на фортепиано, наконец, с преподавателем пения, немцем по происхождению. Только овладев основами звуковедения, научившись правильно пользоваться певческим дыханием, Поль дерзнул вновь обратиться к классике.

Как примет его Вена, этот крупнейший музыкальный центр Старого Света?

К своему удивлению, Поль обнаружил, что венские любители музыки знакомы с его пением по граммофонным пластинкам, но это известие ничуть не уменьшило его волнения перед концертом в Вене. Технология записи на пластинку позволяет певцу чувствовать себя хозяином положения: он может что-то исправить, что-то улучшить и в итоге добиться идеальных для него выразительности и красоты звучания. В концертном зале всецело господствует публика, и от решившегося предстать перед ней исполнителя требуются поистине титанические усилия, чтобы завоевать и сохранить ее расположение, которого он мгновенно лишается, доведись ему неверно взять хотя бы одну ноту. Поэтому столь напряженно и подчас драматично для артиста его общение со зрительным залом.

Со снисходительной вежливостью слушая хрестоматийные для всякого австрийца произведения Моцарта. Шумана и Бетховена, публика разражалась восторженной овацией, когда со сцены звучали негритянские песни. «Людям хотелось поглазеть на негра, послушать, как этот негр поет, — не без сарказма писал венский журналист Зигфрид Гейер, имея в виду ту часть слушателей, которые приходили на концерты Робсона в надежде поразвлечься. — И вдруг они, сами того не ожидая, ощущают свою сопричастность выдающемуся событию в искусстве».

После Вены — Прага, где Поль пел на сцене зала, носящего имя основоположника чешской симфонической музыки Бедржиха Сметаны (честь, которой удостаивались немногие исполнители!), потом последовали выступления в Будапеште, Бухаресте, Дрездене, Дюссельдорфе, Варшаве, Турине, концерт в одном из лучших залов Лондона Альберт-холле, заполненном десятью тысячами слушателей, гастроли в английских городах Блэкпуле, Бирмингеме, Торки, Брайтоне, Маргите, Истборне, Фолкстоне, Дугласе.

Восьмого сентября 1929 года импресарио Лайонел Пауэлл, организовавший гастроли Робсона в Европе, пригласил его в свою лондонскую контору. Пауэлл был не один. Навстречу Полю поднялся из глубокого кресла пожилой человек в темном, ладно облегавшем его фигуру костюме.