— Я имею в виду — на тех художников, которые малюют вывески, — спохватился Ястреб. — Мы, вообще-то, высококвалифицированные профессионалы. Но и вывеску, конечно, можем. Так что твоему трактирщику, считай, крупно повезло.
— Пасечнику, — деликатно поправил селянин.
— А зачем ему вывеска на трактир, если он пасечник? — удивился Пеон.
— А где ж это ты видел вывеску над пасекой?! — в свою очередь изумился селянин. Пеон не нашёлся, что ответить.
— Заведение называется «Сэр Дубина и дракон», значится, на вывеске эти двое и должны красоваться. Причём один должен быть страшный, а другой — устрашающий. Ну и название, само собой, и ещё какой-то там текст, Щепка расскажет. Значится, сейчас поезжайте в эту сторону, возле коровника поворачивайте налево…
— Какого коровника?! — недопонял Ястреб.
— Так ведь отсюда, где мы стоим, только один и виден.
— К нему борона прислонена, — уточнил Пеон.
Ястреб вгляделся повнимательнее сначала в улицу, потом в лица обоих собеседников, а затем с обычно не свойственным ему философским спокойствием заметил, что, в конце концов, если дорогу будет знать только один из двоих, то этого вполне достаточно.
Закончив объяснять маршрут (необычайно длинный и извилистый для небольшого, на первый взгляд, поселения), так и не представившийся местный житель, не дожидаясь благодарности, повернулся и исчез за ближайшей калиткой — столь же внезапно, как и появился.
А Ястреб с Пеоном двинулись в указанном направлении.
— Есть всё-таки справедливость на свете! — подтрунивал Ястреб. — Придётся мне ходить в подмастерьях у собственного оруженосца. Ничего, я не гордый. И ты, смотри, не загордись.
Пеон задумчиво отмалчивался.
— Справишься или нет — я даже не спрашиваю. Во-первых, надо справиться. А во-вторых, чего там сложного может быть, в вывеске-то? Людей портретировать ты умеешь, а уж драконов, как говорится, рисовать даже проще, чем собак.
— Вообще-то, так про демонов говорят, — поправил Пеон, — потому что их, в отличие от собак, никто своими глазами не видел.
— Живых драконов здесь тоже никто никогда не видел, я тебя уверяю.
— Да дракон-то меня как раз вообще не беспокоит. В отличие от сэра Дубины. Понимаешь, Молот Справедливости — он ведь персонаж не реальный, как дракон, и не виртуальный, как демон, а легендарный, да к тому же канонический. Это значит, что изображать его следует не как боги на душу положат, а как положено.
— И в чём проблема-то?
— Сейчас объясню. Существует целых три несовместимых стандарта. На востоке принято изображать Молота Справедливости в облике стройного чернобородого юноши с огнём праведного гнева в очах. На западе — вступившим в пору зрелости мужчиной могучего телосложения, светловолосым, гладко выбритым, с печатью скорби на челе. И, наконец, Комитет по стандартизации и канонизации при имской Академии искусств постановил: во имя всеобщего покоя и согласия впредь изображать Молота Справедливости в полном доспехе и в шлеме с опущенным забралом. А проблема в том, что мы — на севере. И что здесь считается правильным — я не знаю. А спрашивать неудобно, ведь мы же профессионалы…
— Переговоры предоставь мне, — попытался успокоить напарника Ястреб, но Пеона, оседлавшего излюбленную тему, было уже непросто остановить:
— Единственное, что объединяет все три стандарта, — Молот Справедливости неизменно изображается с мечом в руках. Не с молотом, что было бы логично. И не с копьём — хотя для схватки с драконом копьё подходит гораздо лучше. А именно с мечом. Что, между прочим, довольно странно: если сэр Дубина так дорожил своим оружием, почему не удосужился дать ему какое-нибудь славное имя… хотя, возможно, оно нам просто неизвестно. Как, кстати, и имя его верного оруженосца. Жаль, конечно. Но ещё печальнее, что не сохранилось ни одного прижизненного портрета, ни единого достоверного описания… А ведь так интересно было бы узнать, как он выглядел на самом деле!
— Как козёл он выглядел, — с неожиданной злобой отозвался Ястреб. — Только пасть жабья безгубая, от уха до уха, да глазёнки свинячьи, а в остальном — натуральный вонючий козёл. Сам-то себя считал неотразимым красавцем, приставал подряд ко всем девчонкам. За что и получал от всех подряд — и от самих девчонок, и от их парней, и братьев. А однажды сговорились и отметелили его так, что, думали — всё, не оклемается… Но ничего, отлежался, только шрам остался на лбу. Такая вот печать скорби. Вот с тех самых пор он и начал заговариваться об иной, высшей участи…
Последние три слова Ястреб противно провизжал, явно кому-то подражая, — и осёкся, разглядев выражение Леонова лица.
— Так что, в общем, рисуй таким, каким его захочет увидеть заказчик. А вот, кстати, и он!
И действительно, пасечник (судя по бесформенному балахону, рукавицам и марле, свешивающейся с полей шляпы) сам торопился навстречу самозваным художникам.
— Рад приветствовать в нашем скромном поселении! — ещё издали закричал он. — Это ведь вы — те самые специалисты по вывескам? У нас, знаете ли, новости очень быстро разносятся. Очень рад!