Поле Битвы

Я упал на колени.

Затем я завалился на левый локоть, прижав к себе правую руку обожженной стороной в защитном жесте.

Крик чистой боли, что я издал, не был громким. Да и на человеческий походил едва ли.

Как итог, я сломался.

И зарыдал.

А сэр Уолдо, Рыцарь Веры, встал надо мной с сияющим Мечом, заслонив беспомощного скрючившегося Рудольфа.

— Я здесь, Гарри, — произнес Баттерс хриплым от слез голосом. — Гарри, я здесь.

Свет потускнел, а затем и вовсе угас. Я почувствовал, как он наклонился ко мне и обнял. — Я здесь, мужик. Я здесь.

Ох, адские колокола. Боже.

Что я наделал?

Я же почти...

Если бы не Баттерс с Саней...

Мерфи было бы за меня так стыдно. Она бы за меня так перепугалась.

Боже, Мерфи.

Я прижался к нему, потеряв контроль над собой и рыдая навзрыд. Может Баттерс и был некрупным, зато при этом жилистым и крепким. Он не колыхнулся, даже когда я оперся на него всем своим весом.

— Он забрал ее, — услышал я собственные слова, едва различимые. — Он забрал ее у меня.

Баттерс сжал пальцы, делая объятие крепче. — Он забрал ее у всех нас, — ответил он. — И ответит за это перед законом, Гарри. Но только не так. Ты не можешь позволить всему закончиться так. — Он резко потянул меня вверх, чтобы мы смотрели друг на друга. Его лицо выражало твердость и решимость, несмотря на бегущие по щекам слезы. — Ты нужен нам. Нам нужен хороший человек внутри тебя. Я не могу позволить тебе ранить этого человека. Слишком многие из нас нуждаются в нем. Твоя дочь нуждается в нем.

Последняя фраза добила меня. Слова Баттерса окатили меня ведром ледяной воды.

Мэгги.

Несмотря на всю боль, все слезы, несмотря на мою потерю я видел ее своим мысленным взором. Я мог представить, как она просыпается в кровати в доме Майкла — самом безопасном месте этого города, слишком мудрая, чтобы верить, что все в порядке. Представил, как она держится за Мыша и в тишине ждет, пока сможет понять события, находящиеся далеко за гранью ее способности адаптироваться к переменам.

Боже, что я с ней чуть не сотворил?

Все тело болело.

Но я пока что оставался достаточно собой, чтобы чувствовать стыд.

— Прости, Баттерс, — произнес я. — Прости.

Выражение его лица сменилось на участливое, а слезы брызнули из глаз еще сильнее.

— Саня, — прохрипел я.

— Я в порядке, — ответил мне слабый голос где-то дальше в переулке. — Bozhe moi, ты дерешься грязно. — затем огромная рука легла мне на плечо. — Как настоящий русский.

— Саня тоже здесь. С ним все будет хорошо, — сказал Баттерс.

Я резко закачался, не в силах стоять прямо.

Мои друзья поймали меня.

Они держали меня.

— Я здесь Гарри, — продолжал повторять Баттерс. — Я здесь.

— Ее больше нет, — прошептал я.

— Да, — ответил он. — Я знаю. Я здесь.

И сейчас больше ничего нельзя было поделать.

Я плакал.

А город горел.

Глава 24

Саня и его люди очень быстро сработались. Они во множестве передвигались по трём параллельным улицам — той, по которой шли мы, и по обеим её сторонам. У отрядов была крайне простая тактика — наступать шеренгой и заливать всё непохожее на людей, огромным количеством картечи и пуль.

Самые крупные Ловчие были серьёзной проблемой, а в таком деле лишних рук не бывает. Как рассказывал Саня, первый, который с рёвом выскочил из тумана, был страшен — но он и назначенный им офицер в форме сумели подняться и выстрелить, и с ними было достаточно добровольцев, чтобы свалить тварь, прежде чем она успела завершить атаку. После того, как они своими глазами увидели, что враг может истечь кровью и сдохнуть, всё поменялось. Добровольцы шли вперёд, убивая Ловчих, чьи копья, хотя и были устрашающими и разрушительными, на самом деле не годились для перестрелки с помповыми дробовиками, когда их было по пять-шесть против одного.

Как враги, так и твари Зимы уступили такому натиску, к их обоюдному смятению. Люди, которых эти существа обычно считали за добычу, открыли глаза, вооружились и были готовы к бою. На данный момент добровольцы превосходили противника численностью, и фоморы отступили, оставив территорию Палящей-Во-Всё-Живое Бригаде.

Не знаю, как долго я был вне сражения. Баттерс сказал мне позже, что прошло всего несколько минут. Всё, что я знаю, это то, что через некоторое время физическая боль начала отступать и я почувствовал, как Зимняя мантия прикрывает меня вновь.

Я понял, что Саня сломал мне нос. Нельзя сказать, что я не заслужил значительно худшего расклада. Истерически рыдать со сломанным носом не слишком-то прилично. Или практично, например, для дыхания. Мне потребовалось полминуты кашля и сплёвывания, чтобы всё прочистилось. К тому времени, как я вытер глаза чистым участком рукава пыльника, жжение в сломанном носу и боль снова исчезли под плотным покровом Зимней мантии.

Не считая ожога на руке.

Он болел. Временами.

Раньше мне уже приходилось иметь дело с ожогами. Этот был не самым худшим, что я получал. Тем временем, он трепетал и пульсировал, заставляя меня чувствовать лёгкую дурноту и дрожь.

Это заставляло меня ощущать себя... человеком.