Поле Куликово (СИ)

Допрос русского боярина взвинтил и обозлил Мамая, зато смягчил и утешил его осмотр генуэзских наёмников. Несмотря на долгий переход по степи и плохим дорогам, фряги выглядели внушительно. Не ордынцы, конечно, но бойцы - довольно свирепые. Загорелые сухие лица, мрачные жадные глаза, острые клинья бородок и усов, грязные свалянные волосы, спадающие на плечи, но всего выразительнее руки: смуглые, длиннопалые, цепкие, умеющие держать копьё, рыться в чужих сундуках, хватать и не упускать захваченного. Перед ним стояли наёмники, каких он встречал во многих землях, какие были, есть и будут, пока находятся покупатели смерти. Они стояли без панцирей - повозки с тяжёлым оружием ещё подтягивались, - и то, что пешие они опередили свой транспорт, Мамаю понравилось. Понравилось ему и однообразие их одежды: чёрные шляпы с короткими полями, украшенные петушиными перьями, синие камзолы, кожаные широкие пояса, сандалии наподобие тех, что носили римские легионеры, и чёрные чулки до колен. Короткие мечи и длинные кинжалы висели на поясах. Подтянутость и одновременное появление всех отрядов фряжского войска свидетельствовали о присутствии порядка и страха перед начальниками в рядах этого всемирного сволока, продавшего души богу войны, превыше религии и морали почитающего золотого тельца, готового всегда идти к тому, кто больше заплатит, - не важно, христианин - он, магометанин или язычник. Командовал легионом наёмных убийц рослый седой кондотьер, украшенный многими шрамами, причём они будто нарочно были насажены на самые видные части его крючконосого лица. Именовали его Герцогом, но сизый нос и хрипатый голос, а главное - манеры табунщика (перед тем как подъехать к Мамаю с приветствием, он высморкался в руку и вытер её о бок лошади) кричали, что он - за герцог. Впрочем, кто их знает, западных людей? Мамай умел читать и писать на нескольких языках, иные же западные короли не могли вывести на пергаменте даже своего имени.

Герцог происходил из той части мира, до которой Орда не дошла, поэтому, приветствуя Мамая, он ещё смотрел на него, как на степного дикаря, которому вынужден служить, потому что у того - много золота. Впрочем, и русы, которых предстояло усмирить для Мамая, казались ему дикарями...

Мамай же, осматривая наёмников, представлял их себе в полном воинском облачении: округлые стальные шлемы с гребнями и стальные панцири, чёрные щиты и длинные чёрные копья - стена копий! Эта стена двинется вперёд смело и яростно - фряги ведь не ведают, с кем они столкнутся. Чем смелее пойдут, тем вернее прорвут русский строй. Только бы прорвали, там уж пусть русы перережут их до последнего. Жаль только - договор у Мамая о плате за кровь не с каждым наёмником в отдельности, а с их начальником. Много ли, мало ли фрягов перебьют - платить придётся сполна.

Осмотрел Мамай и привезённые наёмниками лёгкие баллисты на колёсах, напоминающие одноколки, с метательными механизмами из скрученных конских волос. В прицельных желобах машин синели свинцовые пули величиной с крупную сливу. Более чем на тысячу шагов бросает машина такую сливу, сваливает коня. Особенно страшна пуля, когда искусному наводчику удаётся послать её по головам пехотного строя: сминает стальные шлемы, дробит черепа, оглушает сразу нескольких воинов. Мастера в войске Мамая достраивают ещё два десятка баллист. Если ни "синие камзолы", ни тяжёлые конные сотни не прорвут русского строя, его пробьют машины - там, где укажет Мамай. А прорыв через пехотные полки русов - половина победы.

Мамай распорядился пригнать стада баранов и быков - чтобы кормили фрягов в походе не хуже ордынских воинов. Герцога с его толмачом он пригласил к себе на вечерний пир. Проезжая обратно вдоль строя наёмников, Мамай сдержал коня. В передней шеренге плечом к плечу стояли двое рослых юношей. В чертах обоих запечатлелась грустная смягчённость, которая сразу выделяла их среди острых хориных лиц. Они были похожи друг на друга, как две капли воды. Но не их сходство поразило Мамая. Черты этих лиц заставили дрогнуть сердце - такие глаза и брови у его Наили, они - от матери... Впрочем, мало ли на земле похожих людей! Те ведь задохнулись в трюме работоргового корабля... Однако спросил Герцога, хотя повелителю Орды и не пристало интересоваться простыми наёмниками:

-Близнецы?

-Наверное. Купил их мальчишками, в Ливане у арабов. Выросли, воюют, доход приносят. Храбрые воины, но плохие.

-Не пойму.

-Грабить не умеют. Но храбрые.

-Так всегда. Скаковая кобылица не может быть хорошей дойной, потому что она - скаковая.

Больше Мамай ни о чём не спросил.

Вечером на пиру мурза-распорядитель шепнул ему о бегстве четырёх русских рабов, участников показного боя, на лошадях с тамгой Бейбулата. Гадючьим огнём сверкнули в рыжих ресницах глаза правителя. Он велел мурзе сказать донос вслух. Бейбулат вскочил, изо рта со слюной полетели слова:

-Лжец! Меня хотят опорочить, повелитель, мне мстят за преданность тебе! Я шкуру спущу с табунщиков, но правду узнаю!