Поле Куликово (СИ)

В воздух полетели шапки, и ещё они не упали - взлетели у других мостов: догадливы - мужики, отчего второе "ура" гаркнули московские умельцы, а может, увидели подводы с бочками, въезжающие на мосты впереди воинских ратей. Громче всех теперь ликовал Филька Кувырь, строивший мост с коломянами, в тысячу которых влились его односельчане. Узнав, что московские пожалованы тремя бочками, хватил о землю шапкой, притопнул её ногой, едва не плача, напустился на Фрола:

-Говорил я те, Фрол Пестун, аль не говорил?! Говорил я те, што надоть бабу для свай потяжелее взять? Говорил я те, што в два топора, соопча, надоть сваи те острить!.. Ты всё бережёшь людишек, сувечить нас боишься, быдто не плотники - мы. Што нас беречь ныне, татарин-та, он не побережёт! Да мы б всех обошли, каб слухал ты Фильку-плотника, и третью бочку себе забрали - про запас годилась ба!

Фрол, и сам раздосадованный, вызверился:

-Я те дам запас! - Он сунул под нос Фильки кулачище. - Вот игде - мой запас! Ишь голь бражная, утроба ненасытная! Кажинный день готов жрать до блевотины. Завтра, глядишь, с Ордой схлестнёмся, а ему бы всё лить в глотку. Попробуй у меня, нажрись только!

Филька сжался и заюлил:

-Да я ж, Фролушка, лишь от обиды, - и преданно смотрел в глаза десятского - ну, как лишит Фильку Кувыря честно заработанной чарки?

-От обиды!.. Мне, может, обидней твово. Да не мы одни - такие ловкие, Москва, она - завсегда первая, там и народ первый собран.

-Будя вам, - посмеивался Сенька. - Свои обошли, не чужие - тому радоваться надо. А бочки-то эвон, подводы ломят, на всех достанет. Пошли, Филька, может, последний разок вдарим по бездорожью, чтобы грязь полетела.

Мужики грудились у костра на берегу, где в медном котле прела каша и куда уже подкатывали бочки вина.

Войска одновременно вступили на все мосты. Бродами шла конница. Семь колонн, каждая из которых растянулась на один дневной переход, должны утром стоять на Куликовом поле. В одну ночь переправить через реку семидесятитысячное войско - такой задачи русским воеводам ещё не приходилось решать. Ночь окутала переправу, против мостов и бродов горели малые костры, скрытые от степи прибрежными увалами. В селе Рождествено Монастырщина не светилось ни одного огонька. Княжеские люди, расставленные днём от села до опушки Зелёной Дубравы, помогали проводникам полков выйти на свои направления между речками Смолка и Нижний Дубяк. Сотни потревоженных птиц носились в темноте над полем, и всюду встречали их голоса, храп коней, стук копыт и колёс, всюду маячили тени, и птицы, вскрикивая, уносились за овражистые, обросшие густолесьем притоки Дона и Непрядвы. Совы ловили куликов на лету, высматривали упавших в траву. За Непрядвой выли молодые волки. На Дону трубили лебеди. Войско наполняло ночь тревогой за многие вёрсты вокруг. Оно нависало над пространством, подобно туче в час заката, и другая туча вставала вдали, двигаясь навстречу первой, их столкновение сулило грозу.

Острее птиц и зверей чуяли тревогу воины дозорных отрядов, высланных за Куликово поле. Васька Тупик, спешив своих, растянул их цепью у подножия лесистого холма близ деревни Ивановки, залёг в траву рядом с Шуркой, приник ухом к земле - ночью она говорила слуху разведчиков не меньше, чем днём говорила глазам. Где-то впереди лишь крепкая сторожа Семёна Мелика, но всего задонского поля ей не перегородить, а враг - коварен, ему степь - дом родной. С татарской стороны долетали крики птиц, лай лисиц, почуявших человека, да изредка - топот копыт вспугнутых волками косуль и оленей. Со стороны Куликова поля, чмокая, проносились бекасы, падали в кочки у речки Курцы. Дважды за ночь Тупик отправлял к воеводе передового полка связных, извещая, что застава не дремлет и не побита врагами. Утром Тупика сменит отряд Андрея Волосатого.

Давно не видел Васька пышнобородого друга Андрюху - с того дня, когда на Дону погнался за разведкой татар и взял сотника. Слышно, и Андрюха отличился у боярина Ржевского, тоже теперь - сотский, был в крепкой стороже Мелика. Стать бы в битве рядом с теми, с кем не раз ходил на русское пограничье, - нет вернее товарищей.