Поле Куликово (СИ)

Пока пушку прощупывали, воевода осмотрел разбитый камнем щит, воротился задумчивый, разглядывал чудище на повозке, теребя подстриженный ус. Мастера и их подручники притихли, спешенные дружинники князя прекратили топтание вокруг пушки.

-Слушай-ка, Пров, - обратился воевода к старшему мастеру. - Ты можешь в свою пушку зелья добавить?

-Можно, государь! - ответил Афоня.

-Нишкни, Афонасий! - оборвал старший, и посмотрел в глаза воеводы. - Отчего ж не мочь, Дмитрий Михалыч? То дело - нехитрое, да беды б не вышло?

-Выходит, нельзя.

Пушкарь, подёргивая бороду, пояснил:

-Сила в этом зелье - неровная, её, сатану, заране трудно вычесть. Зелье-то готовим на глазок, оно и выходит когда как.

-А мы лишь полгорсти. Я, пожалуй, сам запалю.

Пушкарь насупился:

-Полгорсти оно, конешно, ничего. Да палить я буду. Тебе не можно, Дмитрий Михалыч. Пушкарский закон не велит. Кто сладил пушку, тому и стрелять с неё.

Афоня бросился к мешку с зельем, но Пров удержал:

-Афонасий, язви тя в дышло! Што ты ноне мечешься? Сядь на травку - не то беды с тобой наживёшь. Тут не молотком стукотать.

Огнебойное дело не терпит суеты и спешки, но Боброк лишь улыбнулся, гладя на Афоньку, хотевшего показать перед воеводой своё рвение. От успеха нынешнего испытания пушки зависело - быть или не быть обоим мастерам зачисленными в оружейную сотню - едва ли не самый почётный и сильный цех московских ремесленников. Пронька позвал помощника:

-Вавила-свет, твой глаз - самый верный. Отмерь-ка ты, как должно, и зелье, и заряд по зелью. Ядро прикажешь, Дмитрий Михалыч, аль жеребья?

-Положите медной сечки, - велел Боброк.

Мужик средних лет, русобородый, одетый в чистую холщовую рубаху и чистые портки, с помощью каменных гирек отмерил заряд, потом забил его в дуло сосновым стежком, обёрнутым войлоком, повернул повозку, направив пушку на щит.

-Дозволь-ка, Проня, мне запалить?

Старший оглянулся на воеводу, махнул рукой:

-Пали, Вавила. Ты бы, государь, отошёл подале с кметами. Бережёного Бог бережёт.

Он первый пошёл от пушки, Боброк, дав знак дружинникам, двинулся следом. Вавила перекрестился, выхватил из костра пальник - железный прут с загнутым концом, боком подошёл к пушке и приложил пылающее железо к запальному отверстию. Телега подпрыгнула, воздух рвануло длинным пламенем и громовым раскатом больно ударило в уши. За речной протокой от водопоя шарахнулось стадо, донёсся рёв животных. Вечером хозяйки станут жаловаться, что у коров пропало молоко...

Пушка выдержала, и воевода, кликнув старшего мастера, зашагал сквозь дым к мишени. Деревянные плахи рябили от глубоко впившейся меди.

-Однако! - только и сказал воевода, вынул кинжал, выковырял несколько картечин, сунул в кошель. На обратном пути, кивнув на белокаменные стены, заговорил. - Тюфяки, што там, - больше для испуга. Твоя же страховидина - не пустой гром. С ней не токмо на стенах - и в поле стоять можно. Полсотни запалов выдюжит?

-Должна бы, Дмитрий Михалыч. А коли проволоку в два ряда положить - и три сотни выдюжит. Да не таких ещё запалов.

-Тяжеловата будет. Не все пушкари, как этот твой работник, Вавила, што ли?

Мастер промолчал. Когда подходили к пушке, воевода спросил:

-Сколько тебе сроку надобно - десятка три таких изладить?

Пронька споткнулся, уставился на воеводу, в лицо ему кинулся жар. Едва сдерживая радость, ответил:

-Ежели, государь, моей домашней ватагой робить да Афонькиной, так пяти лет, пожалуй, хватит.

-А ежели и других пушкарей да кузнецов приставим? Мне надо хотя бы через два года десятка полтора таких пушек.

-Вот кабы пушечный двор да мастеров подучить - через два управились бы.

-Тебе сразу пушечный двор подавай! - Боброк усмехнулся. - Ты-то чего молчишь, сотский? - оборотился он к старшине оружейников.

-Да што скажу, государь? Пока не до пушечного двора и нет в нём нужды. Соединим подворье Проньки с Афонькиным, поставим большую кузню да волочильню к ней, и довольно будет. Хотя не по душе мне дым да огонь серный, а жить-то надо. Станем клепать эти пушки, будь они неладны, исчадье сатанинское!

-А ты чего скажешь, востроглазый пушкарь? - Боброк обратился к Вавиле, стоявшему у телеги позади Афоньки. По тому, как мужик скинул островерхую шапку, поклонился без холопьей поспешности и ужимок, как заговорил, Боброк убедился, что угадал человека неглупого.

-Скажу так, государь: зря наш старшина к пушкам душой не лежит. Умом-то он их оценил - и то ладно.

-Так ты душой - за них? - прищурился воевода.

-Наше ж оружье, городское. Вон в закатных странах кончилась у разбойных сеньоров волюшка над городами насильничать. Осыплют со стен каменными ядрами да калёным железом - рыцари, што воробьи от кошки, разлетаются. У нас рази своих грабёжников мало? За милую душу пужанём!

-Ты-то откуда про закатные страны знаешь? С купцами, што ль, водишься?

Вавила замялся, Пронька, нахмурясь, сделал остерегающий жест.

-Чего язык прикусил? Коли тайна, пытать не стану.