Поле Куликово (СИ)

-Истину молвил батюшка: ныне обошла нас ордынская туча. Да помнить надо: она назад скоро покатится.

Пронёсся чей-то вздох.

-Такое повеление имею: хлеба сжать в неделю, в другую - обмолотить. Держать в схоронах всё, што есть ценного, - до сошника и лопаты. Скот отогнать на лесные пастбища - пусть к возвращению татар следы гуртов застареют. Разбегаться по лесам не будем. При первой недоброй вести уведу вас за Жёлтую речку, в Волчьи лога - там лучше вместе держаться. И не всё им охотиться на православных - на волка тож бывают охотники. Куйте коней, готовьте рогатины и топоры. А кузнецам, часа не теряя, наделать стоячих шипов для порчи коней.

Кузьма и Касьян шли домой вместе, оба молчали, думая о Николке. Одному человеку опасно в долгом пути, если он - не калика перехожая. С год после Куликовской сечи почти не было слышно о разбоях на русских дорогах, теперь снова стали шалить, особенно после нехороших знамений. Неверие в лучший день толкает людей в безделье, разбои, пьянство и всякий разврат, рушит узы и в семьях, и в княжествах. Силу народ теряет - тогда и является враг, беспощадный, как гнев Бога.

Во тьме ночи затаилась земля. От селения к селению летела весть о движении конной Орды. Не в одном Холщове точили топоры и готовились зарывать зерно.

Медведь-стервятник был стар и свиреп. Он давно не ел вдоволь тухлого мяса и, раздражённый до бешенства, начинал ненавидеть своё зелёное царство, которое в далёкое, почти забытое время его звериной молодости казалось одним изобильным столом. Тогда он пробовал мясо лишь от случая к случаю, находя птенцов или зайчат. Но после того как нашёл полтуши оленя, зарезанного волками и пролежавшего с неделю на солнце, в нём проснулась страсть к охоте на больших зверей, и на долгие годы стервятник стал грозой окрестных лесов. Старость вынуждала возвращаться к забытой пище. Ему были отвратительны когда-то лакомые корешки и листья трав, черви вызывали тошноту, даже пьянящая малина и сок муравьёв заставляли морщиться его поседелую морду. И вдруг - запах лошади, он и в лучшие годы кружил голову медведя, а теперь оглушил. Стервятник распластался на земле, устланной иглами сосны, от волнения захлёбывался ветром и слюной, вытянутый нос его шевелился, трепетал и извивался, хватая набегающий ветерок. Одолев голодное желание броситься на одуряющий запах, медведь пополз, припадая к земле, извиваясь в кустах, скользя по траве. Шерсть на его загривке ходила волнами и, то вздыбливаясь, то опускаясь, колыхалась спина. Он уже слышал фырканье и хруст скусываемой травы, звуки говорили ему, что на поляне пасутся две лошади, что до них не более десяти прыжков, но, наученный последними неудачами, он полз, подбираясь как можно ближе. Его настораживал запах человека, этот запах часто сопутствовал лошадям, и стервятник мирился с ним, как и с необходимостью терпеть укусы пчёл, добираясь до мёда. Лошади насторожились, нельзя было медлить, зверь сделал прыжок вслепую, на запах, через кусты бузины и шиповника...