Поле Куликово (СИ)

-Ой, кто - тут у нас?

Воин вздрогнул и оборотился на женский голос. В проёме двери стояла девушка в полотняной домашней рубахе до пят, перетянутой голубым пояском. Корона косы обвивала её голову, большие серые глаза смотрели на гостя с любопытством и тревогой.

-Ты - кто? - спросил Олекса.

-Анюта, - девица улыбнулась.

-Что же ты делаешь здесь, Анюта?

-Как что? Я здесь живу. При княгине Олёне.

-Разве княгиня дома?

-Кабы так! В отъезде она, ждём - не дождёмся. А ты у великого князя служишь? Я видала тебя с издалька.

-Ишь глазастая! Почему ж я тебя не видал досель?

-Мы - не боярыни, чего нас разглядывать?

-Так ты што, одна осталась?

-Да нет. Шестеро нас, сенных девушек, оставлено за домом присматривать. Кружева вяжем для госпожи, прядём - делать-то больше неча, все съехали. Лишь три старых дядьки при нас.

"Они кружева вяжут!" - чувство вины захватывало Олексу.

-А татары подступят, осада начнётся?

В глазах девицы мелькнул испуг и растаял.

-Пригодимся. Ратников станем кормить и ходить за ранеными. Наш князь обещал скоро вернуться с войском.

-Да ты, милая Анюта, - храбрее иных бояр, - сказав, он подумал, что её храбрость от неведения близкой беды.

-А ты, небось, от воеводы за ключами - дак вон они.

На столе посреди залы лежала связка ключей, так и не понадобившаяся Морозову.

-Ключи ни к чему мне - я к государю спешу. Может, тебя с собой взять, а? На седле увезу.

-Што ты, боярин, как можно съехать? И мои подруги - тут.

Олекса улыбнулся:

-Тогда прощай, храбрая Анюта, - у порога задержался, обернулся к ней и сказал, удивляясь словам. - Жди меня, Анюта. Доложу князю о разведке - ворочусь. Хоть сквозь целую Орду пробьюсь, а тебя сыщу.

Сбегая с крыльца, он продолжал видеть изумление в её глазах и вспыхнувшие румянцем щёки. Однако тут же забыл о девушке, поражённый гулом человеческих голосов: от Фроловских ворот, захлёстывая улицы и площади детинца, валили толпы народа.

IV

Не знал Олекса, что его стычка со стражниками подольёт масла в огонь, который начал разгораться ещё с утра, когда пошли разговоры о том, что бояре и богатые гости, оставленные начальствовать, покидают Москву. Возможно, эти толки послужили бы сигналом общего бегства, но куда податься бедному посадскому, у которого ни лошади, ни полушки за душой и куча ребятни? А таких в Москве - полный Великий Посад да Заречье с Загорьем.

К старшине Кузнецкой слободки Савелию Клещу с заутрени нагрянули ополченцы, сдавшие ночную стражу.

-Ты, старшина, квасы попиваешь, а лучшие-то люди бегут вон из города. Я чаю, за одну ночь Кремль уполовинился народишком, ежли не опустел. Кто станет боронить Москву без бояр-то?

-Пропадать нам тут всем в безначалии! Князь бросил, теперича и бояре бросают.

-Што им - наши головушки? Пожитки бы спасти, а чёрных людей оне себе завсегда сыщут.

Костистое лицо Клеща помрачнело.

-Вы, православные, чем буянить зря, ступайте за посадскими старшинами. Пущай сходятся на подворье Адама-суконника.

К подворью Адама уже привалила толпа. Многие ополченцы в бронях и с оружием. Адам пригласил выборных в дом. Кроме него и Клеща были здесь старшины от бронников, от оружейной сотни, от плотницкой и гончарной улиц, от кричников и красильщиков. Кожевенную слободку представлял Каримка. Минувшей весной бывший дружинник повздорил на Арбате с важным казанским гостем, который постоянно торговал в Москве. Когда тот обозвал Каримку выродком, разъярённый богатырь учинил обидчику осаду в его доме, разогнав челядинов, а потом снял обитые узорной медью ворота, отнёс их на постоялый двор и там пропил с гуляками. Купеческий Арбат потешался над казанцем, но тот нажаловался окольничему, и Каримку удалили из дружины, велев заплатить стоимость ворот. Кожевники, обрадованные возвращением старого товарища в их сотню, избрали его своим старшиной.

Людям неродовитым, хотя бы и облечённым выборной властью, не с руки встревать в боярские дела. Думали. Наконец Клещ обронил:

-В Кремль идти надобно. Всем выборным. Спросим бояр, кто там остался, чего они мыслят. Ежели, правда, съехал Морозов, пущай нового воеводу ставят.

-Кто поставит? - спросил бронник Рублёв. - Я слыхал разговор боярина Олексы Дмитрича со стражей - там полное безначалие. Морозовский стремянный Баклан хозяйничает.

-Тот же Олекса - он сотский великого князя.

-Ускакал уж, поди-ка.

-А в Кремль идти надо, - сказал Адам.

-Веди, бачка-калга!- Каримка вскочил с места.

От подворья Адама за старшинами двинулись сотни людей, жаждущих сильного слова, чьей-то воли, которая направила бы их на общее дело, способное отвести подступающую беду. В исходе Нагорной улицы, что вела от неглинского подола к Фроловской площади, дорогу шествию преградил конный обоз из Кремля. Передом ехал лёгкий крытый возок, запряжённый парой чалых, на правой лошади сидел бородач в короткополом зипуне с ременным бичом в руке и обнажённой секирой за кушаком. Нагружённые телеги сопровождались вооружёнными слугами.

-Дорогу, православные! - покрикивал детинушка, направляя возок в середину толпы. Она подавалась в стороны, пока не раздался чей-то выкрик:

-Ишшо один вор в Тверь побежал!